В.К.: Так все- таки, вернемся к нашим баранам. Зачем Булгакову понадобился такой странный рассказчик и кто за ним стоял в реальной жизни?
А.Б.: Ну, что ж, мы подошли к самому тайному – и самому тонкому моменту в романе.
Представьте себе, что Булгакову советская власть – например, в лице Сталина – дает "социальный заказ": написать в духе социалистического реализма роман об Основоположнике этого самого социалистического реализма и его жене. Врать не просто не хочется, врать – невыносимо и гибельно, и Булгаков это знает. Он пишет правду, насколько возможно пряча всяческие концы, которые его могли бы выдать, – и в то же время тщательно продумывает всевозможные метки, зарубки и "стрелки", по которым думающий читатель смог бы восстановить его истинное отношение к описываемому. Но даже в таком виде при повествовании от первого – авторского – лица роман был бы смертельно опасен для автора, и Булгаков вводит "правдивого повествователя", который ерничает и ехидничает и за слова которого Булгаков "не отвечает".
Кто же этот "правдивый повествователь", которому хватило смелости хотя бы в такой, скрытой форме поиздеваться над властью "рогатой нечисти"? В окружении Булгакова было два человека, которые и стали прототипами этого образа, – сатирик Николай Эрдман и актер Василий Иванович Качалов. Это после чтения Качаловым басен Эрдмана (в том числе: "Вороне где-то Бог послал кусочек сыра… – Но Бога нет! – Не будь придирой, – ведь нет и сыра!") последнего арестовали и сослали; Качалов же и в жизни вел себя, как Коровьев в романе ("- Мессир, вам стоит это приказать!.. – отозвался откуда-то Коровьев, но не дребезжащим, а очень чистым и звучным голосом. И сейчас же проклятый переводчик оказался в передней, навертел там номер и начал почему-то очень плаксиво говорить в трубку.")
В романе есть несколько явных аллюзий на биографию В.И.Шверубовича, по сцене Качалова, сына священника православной церкви в Вильно, а неудачная шутка, после которой замолчал "фиолетовый рыцарь с мрачнейшим и никогда не улыбающимся лицом", – и были те басни, после которых Эрдман замолчал на всю жизнь, впредь разрешив себе заниматься исключительно "развлекаловкой".
В.К.: Похоже, это единственный "положительный" образ в романе?
А.Б.: Да, это так. К тому же это главный герой романа Булгакова, потому что он до самого конца пытается бороться с "рогатой нечистью" – даже будучи с ней накоротке. Своим романом Булгаков доказывал себе и окружающим, что мириться со злом нельзя ни при каких обстоятельствах и что честный писатель и настоящий интеллигент даже под пятой сатанинской власти не отрекается от своих убеждений.
ПОЛИТУРА ОТПУСКАЕТСЯ ПОСЛЕ 11
Прошедшие в "Новых известиях" публикации моего интервью с Альфредом Николаевичем Барковым (см. №№211-214, 222) вызвали самую разнообразную реакцию у читателей – от шока и недоумения до изумления и благодарности. Я понимаю, что воспринимается интервью непросто и требует встречной работы мысли, а главное – терпимости и непредвзятости в оценке столь неожиданного взгляда на мировую классику. Ну, что ж, последние годы всем нам приходится преодолевать сложившиеся в нашем обществе – и в наших головах – стереотипы, и это нелегко. Но, я уверен, сегодня вы уже не сможете не увидеть в "Гамлете", в "Евгении Онегине" и в "Мастере и Маргарите" хотя бы части того, что Барков в них разглядел и предложил на рассмотрение вам, дорогие читатели.
Тем не менее мне хотелось бы все-таки доубедить тех, кто излишне недоверчиво отнесся к этим публикациям и чей первый вопрос после прочтения – несмотря на приведенные доказательства – был: "Да полно, так ли это все на самом деле? Может быть, Барков все это остроумно придумал и наплел нам с три короба, а мы и уши развесили? Мало ли что можно насочинять по поводу текстов гениев?" Я предлагаю на примере текста романа Булгакова посмотреть, как автор создавал упомянутую в интервью точную временную мету, выводящую центральный образ романа на М.Горького (год, месяц и день смерти Мастера), и как анализирует эту работу писателя Барков в своей книге "Роман Михаила Булгакова "Мастер и Маргарита"".
ЧЛЕНСКИЙ БИЛЕТ №3111
Самой ранней датой, полагает Барков, которой можно идентифицировать время происходящего в романе, "следует считать 1929 год, с которого издается "Литературная газета"… Она оказалась в руках Воланда с портретом и стихами Бездомного. Верхний допустимый предел – 1936 год: во время сеанса черной магии в Варьете в публику падали белые червонцы, имевшие хождение до 1 января 1937 года, когда была проведена денежная реформа."
Фраза "Нас в МАССОЛИТЕ три тысячи сто одиннадцать членов" дает возможность Баркову поднять нижний предел: 10 апреля 1936 года Горький в статье "О формализме" упоминает о "3000 членов союза писателей" Наконец, в словах Воланда Булгаков дублирует информацию о годе: "Мой глобус гораздо удобнее, тем более что события мне нужно знать точно. Вот, например, видите кусок земли, бок которого омывает океан? Смотрите, вот он наливается огнем. Там началась война."
Анализ Баркова показывает, как тонко работал писатель: "Сочетание слов "кусок земли" исключает понятие о континенте, а "омываемый океаном бок" – об острове. Следовательно, имеется в виду полуостров. Действительно, в 1936 году началась гражданская война в Испании…" Видимо, понимая, что Булгаков знал кого-то, кто незадолго до смерти Горького (19 июня), прощания с телом и похорон (20 июня) или в близкие к этим датам дни был принят в члены союза писателей под номером 3111, Барков обратился к мэтрам булгаковедения (все – члены СП СССР) с просьбой выяснить по архивам дату выдачи членского билета №3111 – или дату, когда было зафиксировано такое количество членов ССП. Ему молчаливо отказали в ответе.
Причина отказа – предмет для отдельного разговора, чуть ниже мы к этому вернемся. А пока посмотрим, как Барков с помощью подсказок Булгакова определяет месяц и день. "Кружевная тень от акаций бывает только" в июне, а "цветение лип начинается во второй половине июня" (Барков), причем аналитик подчеркивает изящество, с каким писатель подает информацию о цветении лип: "Рама широко распахнулась, но вместо ночной свежести и аромата лип в комнату ворвался запах погреба."
Барков показывает, что, диктуя роман в 1938 году на машинку, Булгаков убрал еще две временных меты, указывавших на вторую половину июня (клубника и ранний восход, который "бывает только в период солнцестояния – 21 июня плюс-минус несколько дней"), – убрал, потому что "нашел еще более изящный и точный прием включения в текст даты финала." Предсказывая смерть Берлиоза, Воланд произносит каббалистическое заклинание: "Раз, два… Меркурий во втором доме… Луна ушла."
"В новолуние Луна уходит на три дня – то есть, ее невозможно видеть; это устоявшееся словосочетание," – пишет Барков. И там же: "Во "втором доме" планет – зодиакальном созвездии Тельца – в 1936 году Меркурий находился с середины мая до третьей декады июня. В этот период было два новолуния… Неопределенность устраняется началом фразы Воланда "Раз, два…", из чего можно сделать вывод о необходимости выбора именно второго новолуния, которое имело место 19 июня…"
Мало того, Булгаков задублировал дату еще и самим упоминанием Меркурия, поскольку в день прощания с телом Горького, миллионы людей днем увидели эту планету невооруженным глазом (уникальное астрономическое событие), и тем, что "тьма" в романе "пришла в Москву после смерти Мастера, но перед обретением им "покоя". Затмение имело место на следующий после смерти Горького, но перед погребением его праха, 20 июня". И Барков приводит строфу из стихотворения Михаила Светлова, написанного 19 июня 1936 года и на другой день опубликованного в Литературной газете: