Первое четверостишие 78 сонета, содержащее намек на поэта-соперника, определяет опасность, которую может представлять хождение сонетов по рукам, указанное Мерсом:
Перед нами поэт, Побитый на своем собственном поле. Это цена его искусства, которое вознесло молодого человека до ранга модного объекта посвящения стихов. Сонет 80, если его понимать буквально, показывает, что поведение друга, предпочитающего соперника, заставляет Шекспира усомниться в своем искусстве. Многочисленными и безрезультатными были поиски поэта, вызвавшего ревность поэта своим талан том и впечатлением, которое этот талант произвел на молодого человека. Предлагались имена Кристофера Марло, чья слава драматурга и поэта была огромна, Джорджа Чемпена, знаменитого своим переводом «Илиады», чье изображение увидели в первых строках сонета 86, где Шекспир вспоминает «ровный парус его величественного стиха», а также Джона Донна.
Если мимолетное изменение интереса воспринимается как нелюбовь, что же говорить тогда о том, когда прямо и банально предают саму любовь? 33 сонет — сонет затмения. Дневная звезда, друг, исчезает с глаз поэта, и поэт пробует банально утешиться, думая, что земные звезды могут тускнеть, как тускнеет небесная звезда. Последующие сонеты могут позволить подумать, что письма изменились, друг попросил прощения, поэт простил широким жестом любви, благородной и слабой, доброй и понимающей.
В «Сонеты» входит женщина, совершенно реальная, но ни описанная, ни названная — она никогда не будет названа.
Вспоминая об этой любви к смуглой даме, «Сонеты» заставляют нас следовать за историей любви к молодому человеку от зарождения страсти до ее завершения, проходя через кризисы отношений, муки ревности и через унижение устанавливающихся тройственных отношений. Сонет 129 — свидетельство фундаментальной черты шекспировского характера: способность изображать чувственную страсть, сравнимую с искушенным наблюдением, но точно человеческой природы.
Там, где другие выразили бы свое отвращение к телу внезапным переходом от влюбленной страсти к ненависти, Шекспир настаивает на неотвратимом, нелогичном и сострадательном характере плотского желания, повторяющегося и напрасного, мучительного и унизительного, как муки ада. Ничто не говорит, что Сизиф любит свой камень.
В сонете 143 патетика сентиментальной ситуации обострена грубостью воображенной метонимичной сцены и достигается резкое и гротескное впечатление. Говоря о себе, покинутом любовницей, поэт сравнивает себя с ребенком, покинутым занятой фермершей, оставившей своего ребенка, чтобы броситься вдогонку за одним из своих «созданий в перьях», которое ускользает от нее.
«Создания в перьях», вот что хорошо, как говорит Полоний в «Гамлете». В этих преследуемых птицах позволительно увидеть куртнзанов, украшенных султанами, к которым любовница имеет пристрастие помимо одного друга, может быть. Эта маленькая сценка на символическом заднем дворе открывает природу шекспировского эроса, который тяготеет к любви-зависимости, отношении ям маленького ребенка и матери. Из этого сопоставления можно вывести аргумент тем, кто хочет сделать из Анны Хэсуэй расчетливую и ненасытную дьяволицу. По-видимому, здесь перед нами свидетельство любовного предпочтения поэта:
Бесславная капитуляция, так как без борьбы; соотношение полного господства, принятого, желаемого.
Среди сонетов, называемых «Прощаниями», одна группа привлекает наше внимание. Сонеты 104–125 имеют особое звучание, и нельзя было бы сказать, что они свидетельствуют об атонии чувства. Кризис прошел, дружба безупречна, вечна, раз и навсегда клятвенно закреплена, несмотря на время и ошибки, через которые она прошла (сонет 123). Совершенная поэтом ошибка и измена друга вспоминаются откровенно, но без страсти. Сонет 116 говорит о вере в вечность любви вне второстепенных обстоятельств, и именно это порождает спокойствие.
Вот что за историю рассказывают «Сонеты» отрывочно и кусками; собственно, таково психологическое и моральное воздействие, оказанное этой историей на поэта. Теперь посмотрим на результат усилий, долгое время предпринимаемых, в стремлении раскрыть «Mr. W.H.», друга и непременно смуглую даму, анонимности которой желал Шекспир.
Для идентификации «Mr W. H.» правила игры просты: инициалы должны соответствовать инициалам предложенных кандидатов; должен быть подходящим возраст, если речь идет о друге, друг из «Сонетов» моложе Шекспира, это совсем молодой человек; и, конечно, обстоятельства его жизни должны были позволять ему жить около Шекспира В XVIII веке увлеклись Уильямом Хартом Племянник Шекспира, сын его сестры Джоаны; его имя находим в королевской грамоте от 17 мая 1636 года, которая аттестует молодого человека входящим в число «комедиантов Его Величества, принадлежавших к постоянной труппе Доминиканцев Лондона». Вот близкий Шекспиру человек и. кроме того, акте]). Шекспир вполне мог иметь к нему расположение, это сын его сестры и ее мужа, Уильяма Харта, умершего за неделю до смерти Шекспира. В книге записей браков Стратфордского прихода нет записи о браке Джоаны и Харта, впервые они там упоминаются в связи с крещением их первого ребенка; «Уильям, сын Уильяма Харта, 28 августа 1600 года». Вот это да! Ну и ну! Как девятилетий Уильям мог бы быть «Мг. W Н.» в 1609 году во время незаконного издания «Сонетов»?
Семья Шекспира поставляет второго кандидата, его деверя Уильяма Хэсуэя, затем находят целую серию лиц, могущих раскрыть загадку. Томас Тирвит, шекспировский эрудит XVIII века, предложил таинственного Уильяма Хьюгса. В окружении Эссекса находят Уильяма Хейза, который был его любимым музыкантом и которого грамматические вольности того времени могли позволить идентифицировать с Уильямом Хьюгсом, предложенным Томасом Тирвптом.
Сэр Сидней Ли, серьезный биограф Шекспира, предложил прочитать третью строчку посвящения не такой, какой она напечатана: «Mr. W. H. ALL. HAPPINESSE». а следующим образом: «Mr. W. HALL. HAPPINESSE». Опираясь на это хитроумное прочтение, более изобретательное, чем подходящее, он выводит некоего Уильяма Холла, лондонского владельца типографии с 1598 по 1614 год, о котором мало что известно. Великий детектив литературы Лесли Хотсон старался доказать, что это некий Уильям Хетклиф, студент правового колледжа Грэй Инн, где он был избран председательствовать на маскараде в Рождественские праздники 28 декабря 1594 года, о которых мы упоминали. Путем следствия и методом индукции Хотсон выводит, что смуглая дама — камеристка королевы Люси Морган, называвшаяся «Люси Блэк» или «Люси Негро», которая стала «аббатисой», то есть сводницей в доме Кларкенвил в местности, расположенной на северо-западе Лондона, известной своими злачными местами.