Трагедия показывает нам зло в чистом виде. Нет больше ни сомнений, ни колебаний, как в «Гамлете». Нет никакой социальной или культурной предрасположенности, такой, как у мрачного героя в «Отелло». Никакой политической ошибки наподобие ошибки короля Лира, отдавшего свою власть силам мрака. «Макбет» черпает постулат отправления из современного ему источника. Да, зло существует, это вечный враг, находящий своих агентов среди колдуний. Зло обладает неудержимой динамикой. Самый благородный человек может быть увлечен им. Он даже может царить как черное солнце, устанавливая свой абсолютный порядок в мире. Из испытания мир выходит неустойчивым, как из самого захватывающего кошмара. Ио у него есть более четкие шансы, чем у мира в «Короле Лире», так как само Добро осторожно берет ситуацию в свои руки, развивая динамику более высокую по сравнению с динамикой своего врага. Заметим также, что, как и в «Короле Лире», где плохие убивают друг друга, здесь силы зла в конце концов оборачиваются против самих себя. Комедианты, будучи очень чувствительными, ощущают флюиды, исходящие от этой пьесы, и расценивают их как пагубные. Суеверно они никогда не называют название пьесы, а перефразируют его, говоря «шотландская пьеса».
В отличие от другого тирана, уродливого Ричарда III, родившегося плохим, Макбет, которого ничто, казалось, не предназначало для тирании, будет увлечен на путь зла. И Шекспир в начале пьесы не употребляет ни единого эпитета, который бы показывал его моральное или физическое уродство.
В противоположность Ричарду III, Макбет не ущербен. Он дегенерирует на наших глазах И история Макбета трагична, потому что она такова в результате искушения и падения, которые нас потрясают, потому что в них нет ничего неизбежного. Все еще. с нимбом «золотого наряда славы» (1, 7, пер. Б. Пастернака), защитника королевства, Макбет кажется сыном света и направляется в тьму, где погрязает. Именно в этом смысле важны начало драмы, происходящее днем, и ее симметрический конец. Физически выраженная темнота появляется только в сцене, когда Макбет, оказавшись на пороге непоправимого, энергично подталкивается своей женой к убийству (I, 7).
Темнота предшествует ночи. Она окружает колдуний в буре, которая отмечает их появление в первой и третьей сцене первого акта. Когда Дункан называет своим преемником своего сына Малькольма, Макбет просит звезды прикрыть свой свет, чтобы никто не смог проникнуть в его планы:
Он требует слепоты, и эта слепота в двух формах, космической и человеческой, провоцирует моральную слепоту. Призыв леди Макбет, чтобы наступила ночь, когда Дункан прибывает в замок, приобретает ключевое значение и относит его в ранг практического предложения, вводя окончательно в проект убийства короля.
Изображение слепого и, следовательно, жестокого мрака противопоставлено зрячему дню, и, как следствие, предрасположение к состраданию будет усиливаться в пьесе вплоть до установления в ней манихейской дихотомии. С точки зрения леди Макбет, тень мрака уже изменяет обстановку во время прибытия короля. У нее замок — крепость, помещенная под символ ворона, черного предвестника, зловещей птицы смерти. Доминанта этого видения мрачна как ночь. Ничего подобного нет в видении замка членами кортежа Дункана. Дункан и Банко воспринимают замок как дневной и летний, находящийся под знаком стрижа, вьющего свое гнездо.
В этом последовательном представлении двух восприятий замка последний невероятно независим от этих восприятий. Он — поэтическое место, где сталкиваются противоположные по своей символике силы: партия мрака и партия света. Существо мрака, как Макбет или леди Макбет, предусмотрительно или цинично ждет, когда наступление ночи установит гармонию между пространством и их планом. Существо света, как Дункан или Банко, совершает ошибку, игнорируя ночь, а с ней и темноту, где безвозвратно пропадает всякий свет.
В молитвах Банко проявляется христианин, восприимчивый к могуществу демона. Христианство, совсем как язычество до него, утверждает, что исходящие из глубин ада лица и формы проникают в мир живых через сны. Христианство имеет в своей негативной мифологии фигуру ночной кобылы, унаследованной от языческой трехликой Гекаты.
Ни одна из картин в пьесе не лишена скрытого смысла, и кажется, никто не искал и не давал интерпретации образному ответу Банко на вопрос короля Макбета о цели поездки накануне праздника и времени возвращения:
Макбет. …Ваш путь далек?
Банко. Поездка в два конца займет все время
До ужина. И если подведет
Мой конь, я час-другой займу у ночи.
Интересно отметить употребленное Банко выражение «занять» у ночи час-другой. Невинная метафора? Макбет — король, и известно, насколько он обязан этим ночи. А Банко пренебрегает ночью. Не из-за сна ли, который властвует над ним? Как и для Макбета, так и для Банко ночь — конец путешествия. Но в то время как Макбет владеет мраком и хочет окончательно сохранить его в своей власти, Банко хочет только временного его использования. Интересно также это перемещение ответственности с всадника на лошадь. Символически эта лошадь, достаточно медлительная, чтобы стать ночной кобылой, воплощает ночь, и в частности Гекату, увлекающую своего всадника в мрак греха и смерти. Как в Гекате, здесь встречаются и смешиваются лошадь ночи и лошадь смерти. Эта злая фигура под аллегорической формой кошмара может увлечь Банко в опасные сны, ведущие к порогу наказания и смерти. В конце путешествия Банко сходит с лошади, чтобы попасть в руки подготовленных Макбетом убийц (III, 3).
Достигнув врат ночи, Банко отдает себя под защиту света и отделяется от Гекаты. Действие как запоздалое, так и преждевременное; запоздалое, если сделка с совестью состоялась, как позволяет это понять игра символов; преждевременное, так как, покидая свою лошадь, Банко отдает себя в руки своих убийц. Условия убийства, таким образом представленные, определяют его как фатальное следствие комплиментарности между буквальностью действия и его символикой, обозначенной в речи.
В «Макбете», как и в «Короле Лире», человеческая душа и день заключают в себе ростки ожидаемого мрака, как моральную слепоту, чье царствование достигает своего апогея в лоне ночного периода. Но мрак в «Макбете» более близок по своему качеству к мраку в «Гамлете» и «Отелло» тем, что он явно демонический в чисто христианском значении слова. Гекате, властительнице мрака, у которой христианское демоничество перехватило приоритет, противостоит настоящая истина. Искус Дьявола при посредстве своих агентов является универсальным разрушением, формула которого содержится в напевном рефрене ведьм: красота уродлива, уродство красиво — грань между добром и злом сотрись. Эта динамика антитезы подталкивает мир в руки Сатаны. Первое предложение рефрена нацелено на мифическое и историческое прошлое: уничтожение первого из ангелов, а в исторических рамках пьесы — предательство по отношению к Дункану. Второе предложение нацелено на историческое и мифическое будущее, аннулирующее поругание прошлого, способствуя восшествию на престол короля мрака, настоящего Антихриста. Кажется, Макбет был выбран Дьяволом, чтобы подготовить пути к своему триумфальному возвращению.