Другие - не приурочены к определенному времени: "Охрип, // Прокаркав со стены о злополучном // Прибытии Дункана, даже ворон" (I, 5, 36-38); за несколько дней до убийства Дункана "был гордый сокол пойман и растерзан // Охотницею на мышей совой" (II, 4, 12-13); "кони короля... взбесились в стойлах, // Сломали их и убежали, словно // Войну с людьми задумали затеять" (14-18).
Две последние приметы фактически превращаются в знамения, но самое развернутое знамение отнесено все-таки к ночи:
Ленокс
Какая буря бушевала ночью!
Снесло трубу над комнатою нашей,
И говорят, что в воздухе носились
Рыданья, смертный стон, голоса,
Пророчившие нам годину бедствий
И смут жестоких. Птица тьмы кричала
Всю ночь, и, говорят, как в лихорадке,
Тряслась земля.
(II, 3, 47-54)
Представление о ночи как о символе зла получило особое развитие в христианской космогонии (достаточно вспомнить об "Аде" Данте), но и языческое сознание с древнейших времен испытывало мистический страх перед ночным мраком, поэтому в данном случае слияние языческого и христианского начала происходит легко и органично.
Совершенно естественно, что в ночной тьме действуют фантастические существа и возникают страшные видения. В полуночный час появляются "субъективные" (тень убитого Банко) и "объективные" (вызванные ведьмами) призраки, и перед глазами Макбета повисает в воздухе кровавый кинжал.
И ведьмы, хотя они встречаются с Макбетом до захода солнца, тоже детища ночи и тьмы, физической и духовной. Когда "полмира // Спит мертвым сном", "ведьмы славят бледную Гекату и жертвы ей" (II, 1, 49-50, 51-52), замечает Макбет, а придя в пещеру к "вещим сестрам", называет их "черными, полуночными ведьмами" (IV, 1, 48).
Темная пещера служит им убежищем, в тумане и нечистой мгле они исчезают, и так же туманны, темны и нечисты их речи и предсказания. Так входят ведьмы в "ночную" атмосферу трагедии.
Но значение их фигур не исчерпывается тем, что они, в свою очередь, помогают создать эту атмосферу. По существу, они представляют собой такой же структурный элемент, как Призрак в "Гамлете".
Появление ведьм - это драматическая завязка, которая служит толчком к быстрому развитию действия. В самом деле, во 2-й сцене Макбета характеризуют как доблестного и достойного воина, верного королю, и следующая сцена подтверждает эту характеристику. Узнав, что Дункан пожаловал его титулом Кавдорского тана, он спрашивает: "Но Кавдор жив. Зачем в чужое платье // Меня рядить?" [I, 3, 108-109]. Он еще не склонен предпринимать какие-то действия, чтобы получить королевский венец: "Пускай судьба, мне посулив венец, // Сама меня венчает (3, 143-144). Совершенно ясно, что, не будь предсказания ведьм, которым Макбет поверил, так как они льстили его честолюбию, и настояний леди Макбет, которая даже не усомнилась в их правдивости, такое быстрое перерождение героя в злодея (в конце I акта он уже готов на преступление) психологически было бы неправдоподобно. Следовательно, чтобы избежать этого, действие должно было быть не столь стремительным. Без предсказания ведьм совершенно неоправданным было бы убийство Банко, человека явно не честолюбивого и не претендующего на престол. Правда, Макбет говорит, что ему внушает страх природная царственность и мудрость Банко, но все же непосредственным поводом служит пророчество сестер:
...спросил он о себе
И предком королей был ими назван.
(III, 1, 58-59)
Если это так, рассуждает дальше Макбет, то у него, короля, на голове "пустой венец", который достанется не сыну, а потомкам Банко; ради них он, Макбет, убил милостивого Дункана и загубил свою душу. "Ну, нет! - восклицает он - Сперва мы не на жизнь, а насмерть // Поборемся с тобой, судьба"!" (III, 1, 70-71). После убийства Банко в действии наступает пауза - бред больной души Макбета; дальнейшее развитие начинается после того, как Макбет побывал у ведьм и выслушал новые предсказания. Теперь он готов к борьбе с непокорными дворянами и английским войском. Предсказания заставляют его решительно принять последнюю безнадежную битву: "Пока Бирнамский лес не двинулся на Дунсинан, мне нечего бояться" (V, 3, 2-3; перевод мой. - Н. Е.).
От фигур ведьм, таким образом, зависит развитие действия; в известной мере они определяют и характеры персонажей.
Исследователи неоднократно указывали, что Макбет и Банко по-разному отнеслись к предсказаниям "вещих сестер". Действительно, Макбет, по словам Банко, "упоен", Банко же спокойно просит открыть ему будущее, не боясь ненависти ведьм и не ища у них милостей. Макбет хотел бы, чтобы ведьмы еще задержались, Банко же сомневается в реальности происшедшего:
Да вправду ли мы их с тобой видали?
Не пьяного ли мы поели корня,
Который разум нам сковал?
(I, 3, 83-85)
Макбет верит голосам из сверхъестественного мира, Банко относится к ним недоверчиво и подозревает в обмане, хотя они и в нем пробудили и гнусную мысль, которую он подавляет, и надежду:
И если не обманут ими ты,
То почему я должен им не верить
И отказаться от надежд... Но тише.
(III, 1, 8-9)
Из отношения Банко к ведьмам и вырисовывается его характер, который так точно определил Макбет: "...вместе с нравом смелым и отважным он обладает разумом, ведущим его по верному пути" (III, 1, 51-53; перевод мой. - Н. Е.). Разум и честь удерживают его от активных действий, основанных на неясных предсказаниях.
В натуре самого Макбета страсть побеждает разум и долг, несмотря на размышления и колебания:
Быть ни добром, ни злом не может этот
Призыв потусторонний. Будь он злом,
Он не послал бы мне залог успеха,
Начавшись правдой. Я Кавдорский тан.
Будь он добром, он не внушил бы мне
Мысль, от которой волосы поднялись...
(I, 3, 130-135)
После убийства Банко Макбет решает:
С рассветом я отправлюсь к вещим сестрам.
Пусть больше скажут. Будь что будет, я все
Хотя бы наихудшее - узнаю.
По мне, все средства хороши отныне: