— Мы уже по собственной инициативе потрясли, и не раз, и собственные записи, и материалы разведотделов дивизий и разведрот полков. Можно, конечно, просмотреть и еще, но надежда на них слабая, — откровенно заявил капитан Спирин. — До недавнего времени лес был слишком далеко от фронта. Дивизионная и тем более полковая разведка попросту до него не доходили. Я думаю, нам без помощи фронта не обойтись.
— На бога надейся, Виктор Михайлович, а сам не плошай, — осадил его Супрун. — Фронт — фронтом. Мы, конечно, к ним обратимся. Но основными и главными исполнителями этой операции будем мы. Я уже думал о причинах наших неудач. Вы говорите, что уже собирали данные. А кому было известно до сей минуты, что в «Глухом» эсэсовцы? Никому? А ведь они, судя по показаниям танкиста, появились там не сегодня. И не вчера. Вот вам и ваши данные.
Около полуночи закончил обработку полученных от пленного данных старший лейтенант Сосновский. Он сообщил:
— Пленный утверждает, что в Панках нет ни одного гражданского человека. Весь обслуживающий персонал из войск. Ему это доподлинно известно, потому что он бывал в Панках неоднократно. Именно туда он возил почту.
— Значит, пробраться туда в гражданской одежде невозможно, — заметил Супрун. — Что еще?
— Станция сильно прикрыта зенитным огнем и вообще средствами противовоздушной обороны.
— Еще?
— Днем, в светлое время, станция всегда пуста. Эшелоны проходят через нее только ночами.
— Возвращались к вопросу непосредственно о лесе?
— Неоднократно, товарищ полковник.
— И что?
— Одно и то же. Дополнительно ничего сообщить не может.
— Включайтесь, Лев Моисеевич, в общую работу, — устало сказал Супрун и снова склонился над своими бумагами.
Но ему и на этот раз не дали сосредоточиться. К его столу подошла офицер отдела капитан Мороз.
— Работу с письмами закончила, — доложила она.
— Садитесь поближе, — Супрун придвинул ей стул. — Рассказывайте потихоньку, чтобы никому не мешать.
Надежда Павловна, невысокая, изящная, с короткой, аккуратной прической вьющихся волос и большими очень живыми черными глазами, была одной из самых опытных переводчиц. Ее отец— крупный инженер-электрик — до войны жил вместе с семьей в Германии, где работал в одном из советских внешнеторговых объединений. Надя с первого класса училась в немецкой школе. Таково было непременное желание ее отца. Немецкий язык она знала блестяще. И кроме немецкого еще английский и итальянский. Очень добросовестная и упорная, она могла сутками не вылезать из-за стола. Для нее не существовало ни неразборчивых почерков, ни незнакомых диалектов. Она настолько свободно разговаривала с самыми косноязычными пленными, что почти никто из них не верил, что она русская. Недаром во время одного из первых допросов пленный оберст-лейтенант люфтваффе заявил, что не желает разговаривать с предательницей. Пришлось передать его Сосновскому. Оберст-лейтенант, презрительно окинув взглядом Льва Моисеевича, изрек:
— Это все же лучше.
И больше уже не артачился.
— Ни в одном из писем нет по интересующему нас вопросу никакой информации, — доложила Мороз начальнику отдела.
— Конечно, — с сожалением вздохнул Супрун. — Это не Булонский лес. Не станешь писать, что ходил туда на прогулку.
— И все же есть кое-какие сведения, которые, на мой взгляд, могут быть нам полезны, — продолжала Мороз.
— Давайте.
— Старший фельдфебель роты связи Вилли Штоф сообщает своей кузине, что на днях похоронил их общего знакомого ефрейтора Карла Адамса, который умер от ран по дороге в госпиталь. И похоронен на берегу озера, между двумя живописными холмами. Я посмотрела карту: это как раз то озеро, которое в «Глухом».
— Почему вы так думаете?
— Потому что никакого другого озера между холмами в районе дислокации роты связи не существует.
Супрун придвинул карту.
— Продолжайте, — сказал он, внимательно разглядывая голубое пятнышко в северном участке леса.
— Отсюда я сделала вывод, что, лишившись в результате нашего наступления рокады, немцы либо были вынуждены разрешить своим частям передвигаться через лес, либо особая зона в лесу занимает лишь какой-то определенный и ограниченный его участок.
— Логично, — согласился Супрун. — А как вы сопоставите этот вывод с показаниями танкиста? Вы знакомы с ними?