Повозки тронулись. Шум впереди, где-то за лесом, теперь уже слышался совершенно отчетливо. Он явно нарастал. И вдруг пропал, словно его и вовсе не было. Но Птахин снова применил свой «стетоскоп» и уверенно сказал:
— Гудит.
— Что же он, под землю провалился? — не поверил Раммо.
— Говорю тебе — гудит! — обозлился Птахин.
— Сзади тоже какой-то шум, — заметил Журба. Все обернулись назад и прислушались к тому, что доносилось сзади. Но этот шум оказался знакомым. Их догоняло несколько машин. Притом грузовики.
— Свернем? — глядя на Надежду, спросил Птахин.
— Прятаться — значит выдать себя, — сказала Надежда. — У нас выход один: мы — пост. Ставьте повозки на обочину.
Журба и Птахин повели коней с дороги, а Надежда й Артур остались на дороге. Скоро темноту леса прорезали узкие полосы света, пробивавшегося через светомаскировочные устройства автомобильных фар. Ехали три машины.
— Подойдешь к кабине. Увидишь эсэсовцев — представься: пост фельдполиции. Спроси, все ли в порядке на дороге, и пусть едут дальше. Если это армейское подразделение — посмотри звание командира. До капитана— ко мне. Старше капитана — доложи, я подойду сама.
— Ясно, — ответил Раммо и поправил на груди новенький автомат.
Как только машины приблизились метров на пятьдесят, Надежда, поменяв на фонарике стекло светофильтра, несколько раз мигнула красным светом. Машины остановились.
Раммо подошел к головному грузовику. В кузове машины плотными рядами сидели солдатье. То же было во второй и третьей машинах. Раммо удивило то, что у солдат не было видно оружия: ни винтовок, ни автоматов. Из кабины головной машины тем временем выскочил коротенький толстый лейтенант с двумя светлыми полосками на петлицах и визгливо заорал на Раммо:
— Какого черта расставились на каждом шагу? Я и так опаздываю!
Раммо не разглядел, были полоски на его петлицах и кант на погонах белыми или желтыми. Но они были светлыми. А это значило, что лейтенант либо пехотинец, либо связист. Поэтому Раммо спокойно предъявил ему свое удостоверение и доложил:
— Фельдполиция. Герр обер-лейтенант просит вас к себе.
С фельдполицией не хотел связываться никто. Коротенький лейтенант, взглянув на удостоверение, пробурчал что-то неразборчивое и сам побежал к старшему поста. Он обалдел, когда увидел перед собой женщину. Но, очевидно, время поджимало, и он остался верен порядку:
— Вы нарушаете график подачи рабочей силы! — выпалил он.
— Пароль? — не обращая внимания на его реплику, строго спросила Надежда.
— «Вечер», фрау.
— Не забывайтесь! — одернула его Надежда. — Куда следует колонна?
— Тут некуда следовать, кроме погрузочно-разгрузочной площадки. И вы должны знать, что я выполняю приказ начальника унтерирбишес гевельбе[1] полковника Бромберга! — снова перешел на высокий тон лейтенант.
— Я слышала ваше негодование в адрес службы безопасности? — в противовес ему остужающе ледяным тог ном спросила Надежда. — Вы отдаете себе отчет?
— Герр обер-лейтенант! Но там, же подошел эшелон. Вы же знаете, чем мы тут все занимаемся! — продолжал верещать лейтенант. — Я начинаю сходить с ума! Проверяют люди СС. Проверяет фельдполиция. Перед площадкой еще один пост! А я еще должен снять людей с восстановительных работ и успеть прибыть на площадку а точно назначенное время. Но я же не могу разорваться!
— А я выполняю приказание оберст-лейтенанта Ри-херта. Что за команда? — оборвала коротышку Надежда и, чувствуя, что напала на жилу, продолжала педантично разрабатывать ее.
Фамилия всесильного начальника армейской группы ГФП подействовала на лейтенанта охлаждающе.
— Вторая рота батальона вспомогательных работ! — доложил он.
— Документ, — потребовала Надежда.
— Конечно, есть, герр обер-лейтенант.
Надежда внимательно прочитала при свете фонарика документ, вернула его запыхавшемуся начальнику команды и сказала:
— Проезжайте.
Колонна из трех машин тронулась дальше. Когда она скрылась за поворотом лесной дороги, Надежда снова собрала разведчиков.
— Кто что слышал? — спросила она.
— Какой-то тип на машине говорил, что, если бы всех их высадили и проверили на вшивость, он был бы рад, — доложил Журба.
— Понятно. Надоело работать, — констатировала Надежда. — Что слышали еще?
— Кто-то говорил, что в Мюнхене нечего жрать, — сообщил Птахин. — Конина стоит дороже французского шампанского до войны.
— Тоже понятно. А еще?
— По-моему, этому лейтенанту уже здорово надоели вспомогательные работы. Я так представляю, что их гоняют днем и ночью, — высказал предположение Раммо.