Коржиков сложил ладони у рта широким раструбом и негромко квакнул. Один раз. Потом два. Потом три. Ответили ему только тогда, когда он прополз на животе еще метров сто. Его встретил тот же сапер из их полка, который и провожал.
— С возвращением, старшина! — прошептал он, радостно пожимая Коржикову руку.
— Пошли, пошли, — заторопил его Коржиков.
— Или один вернулся? — не поверил сапер.
— Тут все равно никто больше не пойдет. Тут немцы сейчас такой сабантуй поднимут, что чертям тошно станет, — ответил Коржиков и пополз по проходу.
Торопился он, надо сказать, не зря. Знал, немцы хватятся своих дозорных. Так оно и случилось. Небо в стороне врага вдруг осветилось десятками ракет, по всему переднему краю немецкой обороны началась интенсивная стрельба. В воздухе засвистели пули, завыли осколки мин. Но Коржикову все это казалось уже чем-то почти бутафорским. «Нейтралка» уже была позади. Тем более что подготовленные заранее для обеспечения прикрытия своих открыли мощный огонь наши артиллерия и минометы.
Бруствер своего окопа Коржиков увидел как-то неожиданно, хотя и чувствовал, что он должен быть где-то совсем неподалеку. Взвилась в небо, разрывая темноту, очередная немецкая ракета, и он увидел перед собой земляной вал. А над ним чью-то каску и пилотку. И протянутые навстречу ему руки друзей. Он потянулся к этим рукам, привстал на одно колено… И вдруг почувствовал сильный удар в спину. Чуть ниже левой лопатки. Не устояв на ногах, он ткнулся лицом в землю, в тот самый бруствер, за которым его ждали. Кто-то выскочил из окопа, подхватил его на руки, передал в другие руки и осторожно, опустил в окоп. Там кто-то осветил его фонариком, потом куда-то его понесли. А он уже не понимал, что с ним происходит. Когда его снова опустили на землю и он на какой-то момент пришел в себя, он вдруг ясно увидел над собой лицо майора Зорина и даже услышал его голос:
— Как же это ты, Павел Ерофеич?
— Вот донесение от капитана Спирина, — ощупывая на груди карман, заговорил Коржиков. — Капитан велел передать полковнику Супруну, что они перед нашим правым флангом подтянули свежую танковую дивизию.
В глазах у него потемнело. Но он собрал остатки сил и продолжал:
— А дамбы надо разбомбить за сутки до начала нашего наступления.
— Какие дамбы, Павел Ерофеич? — не понял Зорин.
— В донесении все указано… — уже почти шепотом ответил Коржиков. — А капитана Спирина ножом этот гад ударил…
Коржиков закрыл глаза и замолчал.
— Как же так получилось? Он же почти был в окопе? — оглядев бойцов, спросил Зорин.
Ему не ответили. Все смотрели на старшину, который уже ничего не слышал и не видел. Потом кто-то сказал:
— Он через бруствер уже перелезал, а тут мина. Ну и осколком…
Достали из-под гимнастерки старшины завернутые в резиновый пакет донесение и карту и передали майору. Старшину накрыли плащ-палаткой.
Потом его подняли и понесли по ходу сообщения в наш тыл. А Зорин побежал к телефону докладывать полковнику Супруну о том, что только что произошло на нашем переднем крае.
Глава 13
Разведчикам удалось донести Спирина до озера. Они слышали взрывы гранат, начавшуюся сразу вслед за ними стрельбу и поняли, что Бритиков завязал с немцами перестрелку. Это придало им сил, и они понесли капитана почти бегом. Полицай честно вымаливал прощение — правильно показывал дорогу. В зарослях ивняка, густо разросшегося по берегу небольшой заводинки, группа остановилась.
— Тут должен быть плот, — тяжело отдуваясь, сказал полицай.
— Ищи, — приказал Филиппов и следом за полицаем пошел в воду.
Камыш окружал озеро плотной стеной. И опять все было так, как говорил полицай. Пока они продирались через ту стену, ноги их то и дело вязли в трясине. Но как только камыш остался позади, перед ними открылась широкая, совершенно чистая, без единой травинки и кочки озерная гладь. Время, было предвечернее, сумерки еще не наступили. Но лес и кусты на противоположном берегу уже тонули в синей дымке.
— Где же твой плот? — нетерпеливо спросил Филиппов.
— С весны я тут не был, — сказал полицай. — Может, уже затонул…
— Ну, так и сам затонешь! — пригрозил Филиппов.
— Дай вокруг пошарю, — сказал полицай и посмотрел на Филиппова.
И первый раз за все время их совместного пути Филиппов вдруг подумал:
«Уйдет, шкура!» Подумал потому, что стрелять в этой ситуации они не стали бы, дабы не выдать себя, а главное, капитана. Полицай, очевидно, понял мысли своего конвоира.