— Будем брать пеленгатор, — окончательно решила Надежда. — Удастся без шума — хорошо. Не удастся — все равно: нам нужна рация. Поэтому никакой стрельбы по машине и оборудованию. И никаких, естественно, гранат.
— План есть? — спросил Раммо.
— Предлагаю такой, — продолжала Надежда. — Останавливать машину я буду одна. Вы же до поры прячетесь в кусты. Немцы увидят на дороге офицера, тем более женщину, — остановятся. Открою дверцу кабины и заговорю со старшим. Попытаюсь под каким-нибудь предлогом вытащить его из кабины на дорогу. Не получится— застрелю на месте. Это сигнал вступать в действие вам. Вы, Птахин, берете на себя водителя. Раммо и Журба должны обезвредить остальной экипаж. Вы же Обеспечиваете и захват «языка». Еще раз повторяю, вся аппаратура должна оставаться в полной сохранности. Вопросы есть?
— Немцы из пеленгатора видели вас на подводе? — спросил Пталин.
Надежда задумалась:
— Во всяком случае, разглядеть не могли. Темно было. Да и закрылась я брезентом на всякий случай.
— Тогда может получиться, — сказал Птахин.
— Еще вопросы есть?
— Сколько человек может оказаться в кузове? — спросил Раммо.
— Не более четырех, — подсчитала. Надежда.
— Мы готовы, командир, — за всех ответил Журба. Начался дождь. Ударили по ветвям крупные капли, лес монотонно зашумел, и рассвет, вот-вот собиравшийся расплыться на полнеба, вдруг, словно вспугнутая птица, пропал за мутной кисеей. На четверых у них был только один плащ, у Журбы. Он сорвал с него погоны обер-ефрейтора и накинул его на плечи Надежде. Надежда в таком виде и пошла к дороге. Но из кустов не вышла и затаилась у самой обочины. Трудно было предугадать, кто на дороге появится раньше — мотоциклисты, разыскивающие их, или пеленгатор. Определить это заранее на слух практически тоже было сейчас невозможно. Шел дождь, барабанил по листьям, по лужам, мягко плескался о кору деревьев. И все же Надежда услышала сквозь шум падающей воды нудный, словно тянущий за душу вой мотора. Она вышла из кустов и, плотно запахнув полы плаща, направилась навстречу машине. Надежда остановилась и подняла руку. Пеленгатор тоже остановился. Вернее, лишь притормозил. Но уже в следующий момент снова решительно двинулся вперед. Дождь заливал лобовое стекло кабины. Однако стеклоочистители пеленгатора работали на полную мощность, и Надежда рассмотрела, как говорил что-то в микрофон сидевший рядом с водителем толстяк, как вытянулось лицо худощавого водителя, когда он повел машину прямо на стоявшего на дороге человека. Очевидно, они хотели попугать ее, чтобы она освободила дорогу. Но она не только не вернулась на обочину, а решительно сбросила с одного плеча плащ, чтобы показать офицерский погон, выхватила из кобуры пистолет и наставила его прямо на сидевших в кабине. Машина встала как вкопанная. А толстяк, теперь она уже слышала его голос, прокричал в-микрофон:
— Она требует остановки, герр гауптман. Сейчас я все выясню!
Толстяк открыл дверцу кабины и вывалился на дорогу.
— Герр гауптман Кюблер желает знать, что это значит, герр обер-лейтенант, — возмущенно проговорил он.
— Фельдполиция имеет право… — начало было Надежда.
Но толстяк перебил ее: — Мы подчиняемся только зондерштабу Р,
— Пригласите гауптмана Кюблера сюда, — поглядывая на металлический кузов машины, потребовала Надежда.
Толстяк с погонами обер-фельдфебеля, не выпуская из рук микрофон, с помощью которого он общался со своим начальником, не собирался, однако, сдаваться,
— Вы ответите перед абвером! — пригрозил он.
— А вы перед штандартенфюрером Штумпфом, — сердито парировала Надежда. — И живо ко мне гауптмана!
Кюблер, очевидно, слышал весь этот разговор, потому что внутри кузова что-то щелкнуло, потом послышался удар чего-то металлического, оказалось, что это опустилась лестница, а потом и сам Кюблер, высокий, худощавый и сутулый, с длинными, как у гориллы, руками, спустился по этой лестнице из кузова на дорогу. В тот же момент сзади к нему подскочил Раммо и ударил его ножом. Кюблер рухнул на землю. А на лестницу вскочил Журба и, подняв автомат, скомандовал: