— Молодец Ерохин, — похвалил Супрун. — А дальше?
— Дотемна отсиживались в болоте на островке. А ночью опять вышли на дорогу. Только уже по ту сторону болота.
— Немцы в болоте вас не искали?
— Думаю, что нет, товарищ полковник,
— Почему думаешь?
— Следа мы им не оставили, товарищ полковник. Мы в это болото так по ручью и вошли. А в ручье тоже: сначала вверх прошли с километр. А потом снова вниз повернули. Одним словом, закружили немцев, как, стало быть, следовало.
— Где взяли «языка»?
— Это уж только на четвертый день, товарищ полковник. Никак мы не могли на одиночку или на какую-нибудь маленькую группу выйти. Потом все же нашли. Пост регулировщиков, трое их было. Ну, подползли по канаве, двоих прикончили, одного взяли. Да малость не разобрались, оставили такого здоровенного, что еле скрутили. Пришлось даже приглушить маленько…
Сказав это, Парамонов посмотрел на капитана Бубнова. Тот достал из планшетки документы убитых немецких регулировщиков и протянул их Супруну. Документы сейчас же взяла Мороз и стала читать. А Супрун снова пододвинул Парамонову карту:
— Поищи, Петр Нилыч, место, где стоял этот пост, — попросил он.
Паромонов нашел.
— Мы хотели в ту же ночь переходить фронт, — продолжал он докладывать. — Но потом поняли, что не перейдем, товарищ полковник.
— В группе есть раненые?
— В том-то и дело, товарищ полковник, — виновато вздохнул младший сержант. — Радиста нашего ножом задели, когда мы, значит, пост этот брали. Да, видно, глубоконько задели. Нести его приходится. И выходит: двое — с радистом. А капитан с пленным. А район сплошь забит, товарищ полковник, ихними войсками и техникой. Мы за два последних дня насчитали на дорогах без малого сорок колонн. Я все данные уже передал товарищу капитану Бубнову. Так что переходить фронт непросто получается. Поэтому мы опять в свое же болото уползли. И капитан так решил: переходить фронт завтра, в час ночи. Пойдут там, где прошел я. Если напорются на засаду, надо будет их поддержать огоньком. Они дадут две зеленых и одну красную ракету…
Парамонов рассказывал, а Супрун смотрел на карту. «Язык», был взят гораздо южнее того места, где накануне был захвачен танкист. Значит, либо граница особой зоны в «Глухом» проходила еще южнее, либо на севере она просто не так усиленно охраняется. Знать это точно было очень важно. Но и сами по себе сведения Парамонова были тоже достаточно ценными.
Дел с Парамоновым было еще немало, но в это время в разведотделе появились майор Зорин и старший разведгруппы старшина Коржиков. Возле пленных фельдполицаев сразу стали собираться офицеры штаба. Супрун немедленно приказал увести пленных со двора в помещение. Полицаев поместили в кладовой, где некогда хранился садовый инвентарь. Супрун изучил их документы и только после этого пошел посмотреть на них самих. Полицаев было двое, как и докладывал Зорин: невысокий, плотный, с бычьей шеей и оловянными навыкат глазами капитан и худосочная, с погонами обер-лейтенанта и желтоватой кожей фрау. Одеты они были в обычную военную форму, с той лишь разницей, что их форма была поновей и получше отутюжена, чем у прочих вояк, хотя и сидела на обер-полицайке несколько мешковато. Капитан смотрел на Супруна тяжелым, ничего не выражающим, словно после большой попойки, взглядом. Фрау вообще смотрела в сторону, будто все происходящее ее не касалось вовсе. Супрун ни о чем полицаев не спрашивал. Но вышел из кладовой со смутным чувством разочарования. Было похоже, что эти двое много не скажут.
Так оно и вышло. Но не потому, что «бугай», так мысленно прозвал капитана Супрун, или его переводчица отказались давать показания и, как говорят в таких случаях, «проглотили языки». Нет, и тот и другая оказались вполне разговорчивыми. Но дело было совсем в другом.
Допрашивали полицаев по одному. Показания пленных записывали Спирин и Мороз. Первым допрашивали капитана Герхольца. «Бугай» медленно ворочал шеей, говорил глуховато, но четко. Только теперь Супрун понял, что глаза у него были вытаращены от страха.
— Меня расстреляют? — первым делом спросил он.
— У нас в стране это решает суд. А в армии трибунал, — ответил Супрун.