— А вы кипяточком!
Тогда Мите и в голову не пришло, что и он к этим листовкам имеет отношение.
А однажды дядя Коля сказал:
— Ты вот что, Митя, садись и помоги мне написать листовки.
— Дядя Коля, пишущих машинок у нас вагон и маленькая тележка, а мы от руки, под копирку…
— А что же ты не научился печатать? — весело спросил Николай Дмитриевич.
Кому потом передавались листовки, Митя не знал да и не старался узнать. Дядя Коля предупредил, чтобы он не был любопытным. Не знал Митя и того, что подпольщики берегли его как «радиоталант».
За первой крохотной радостью — действующим радиоприемником — последовали дни переживаний. Дмитрию принесли повестку с биржи труда.
Биржа размещалась в бывшем Доме связи. Сколько в высоком зале ребят и девчат! Неужели все поедут в Германию?
Митя протиснулся к небольшому окошечку, машинально, не глядя, кто там сидит, подал повестку, а когда поднял глаза, обомлел: их учительница немецкого языка. Она тоже узнала его, поднялась со стула и, убедившись, что гитлеровцев близко нет, зашептала в окошечко:
— Повестку твою я уничтожу, а ты уходи отсюда, больше не приходи. Слышишь?
Взволнованный Дмитрий побрел на Зеленый остров. Любимое место отдыха горожан теперь было пустынно. Митя посмотрел на оголенные поздней осенью деревья, на Кубань, что беспрестанно лизала берега, спустился ниже к воде, сел, прищурил светлые глаза и начал бросать в воду камешки. Долго сидел. Долго думал. Хотелось найти партизан, чтобы вместе с ними стрелять в ненавистных фашистов, но где их найдешь? Вернулся домой, когда над притихшим городом сгущались сумерки.
— Где же ты пропадал целый день? — накинулась на него Олимпиада Ивановна.
— Мама, не ругайся. Повестку мою уничтожили. Там наша немка. Она сказала, чтоб я больше не приходил.
— А зачем ты туда вообще пошел? — свирепо посмотрел на него Ростокин. — Не мог дождаться меня, что ли?
— Так вас же долго не было, дядя Коля.
— Ну вот что, друг, на улицу больше ни шагу. Сиди дома.
— Ладно, не буду, — покорно согласился Митя.
Николай Дмитриевич попросил Олимпиаду Ивановну:
— Оборудуйте нам, пожалуйста, с Митей жилье в подвале, Вера вам поможет.
А как только остались наедине, Митя и Николай Дмитриевич опять начали писать листовки.
Митя старательно выводил:
«ТОВАРИЩИ! Лживыми обещаниями фашисты вместе со своими подручными, подлыми изменниками, пытаются увезти молодежь в Германию. Тысячи молодых украинцев уже страдают в трудовых лагерях Германии, где их морят голодом, избивают, мучают непосильным трудом. Такая участь ждет всех попадающих в Германию, там их ждет мучительная гибель.
Записавшиеся на работу в Германию, не выходите для отправки! Скрывайтесь у своих родных и знакомых. Скоро подойдет час освобождения!»
Мите ничего не говорили о подпольной группе, которой руководил Михаил Сотников. Он лишь догадывался о ее существовании. Догадка его подтвердилась одной холодной ночью. К ним вбежал человек-богатырь. Он что-то встревоженно стал шептать Николаю Дмитриевичу.
Митя слышал обрывки фраз:
— Открыл калитку… немец автоматом в грудь. Рванул на себя… убил. Вбежал в дом… уходите немедленно… Жена ушла. Сестра больная. Загрохотали… В сенцах топор… немца топором одного… другого. Выбежал… Кубани… Выстрелы… Ушел… Оглянулся, зарево. Дом… подожгли. Сестра погибла.
Теперь в подвале жили трое. Третьим был подпольщик Иван Даневич, которого Митя окрестил про себя здоровенным дядькой.
Как-то Даневич сказал Ростокину, что он подготовил другое потайное место, что надо немедля перебираться туда, но нужно прихватить харчей.
Олимпиада Ивановна ночью пекла хлеб. Трое подпольщиков услышали бешеный стук в дверь, и через несколько минут над их головами протопали в квартиру Фокиной немцы. Хорошо, что женщины завалили пилеными дровами ляду, которая вела в подвал. Немцы, обшарив глазами комнату, спросили у Олимпиады Ивановны:
— Муж есть?
— Нету, война забрала мужчин.
— Клеб кому? Партизан?
Олимпиада Ивановна испуганно отшатнулась:
— А я что, кушать не хочу? Никс партизан!
Немцы довольно заулыбались. Подошли к столу, забрали только что испеченный, накрытый полотенцем хлеб и потопали к выходу.
Олимпиада Ивановна заперла за ними дверь и обессиленная опустилась на пол. Пот ручьями струился по лбу, щекам.