— Не трогать мои вещи! — закричал капитан.
— А с нашими вещами вы как поступаете? — горячилась мадам Аврора, которую вовсе не смутил окрик офицера.
— Между прочим, — заговорил Виалату, — у нас есть выход на императора. Один из его секретарей лично доставил нас сюда.
— Весьма любезный молодой человек… в отличие от некоторых, — с явной насмешкой процедила рыжая особа, привыкшая к ролям субреток.
Капитан смягчился, взглянув на юную актрису, которая показалась ему легкой добычей.
— Ладно… Солдат ведь тоже можно понять… К тому же мы соотечественники… Как-нибудь договоримся. Здесь всем хватит места. Полен! Позаботься о наших новых друзьях! А для вас, мадмуазель, я предоставляю свою комнату, где опочивал сам граф.
— И вы с нами остаетесь? — не без иронии спросила мадмуазель Орнелла. Она не сомневалась, что капитан положил на нее глаз.
— Посмотрим, посмотрим…
Д’Эрбини положил на место каску, а Полен со свечою в руках увел остальных артистов. Обе избранницы уселись на краю огромной кровати и, посмеиваясь, начали шептаться. Некоторое время капитан в нерешительности стоял посреди комнаты, затем, желая прекратить эти смешки, осведомился, как зовут прелестных дам.
— Жанна, — представилась мадмуазель Орнелла, которую вне театра звали Жанной Модр. — А это Катрин.
— Катрин? Это рифмуется с интим. Или я ошибаюсь?
Обе красотки прыснули от смеха.
— А Жанна с чем рифмуется?
— Погодите, погодите…
Застигнутый врасплох, капитан нахмурил лоб, тщетно пытаясь найти какое-нибудь созвучие, но кроме «ванна» и «манна» в голову ничего не приходило…
— Ой! А что у вас с правой рукой? — спросила Катрин.
— С правой рукой?
Он поднял культю, закрытую рукавом рубашки.
— Моя правая рука осталась где-то в России, мои дорогие красавицы, но порой мне кажется, что я шевелю пальцами.
Обе гостьи перестали хихикать и с интересом слушали историю д’Эрбини. Рассказывая им об ампутации, капитан хотел щегольнуть своим мужеством и привлечь внимание к собственной персоне, а заодно и припугнуть девушек. Он подробнейшим образом описал, как знаменитый хирург гвардии доктор Ларрей прикладывал ему на живую рану личинок мух, которые, быстро размножаясь, препятствуют развитию гангрены… Взволнованный капитан начал лихорадочно вспоминать свои прочие доблестные подвиги и ранения:
— Под Ваграмом я горел вместе со спелой пшеницей, которая воспламенилась от артиллерийских снарядов. На Праценских высотах моей лошади снарядом разорвало живот. В Польше я еле живой выбрался из торфяника. Под Беневенто, спасаясь от англичан, я чуть не утонул, когда плыл через горную реку. В Сарагосе мне пробили череп прикладом ружья, а на следующий день меня придавило обломками обрушившегося здания. Не раз и не два мне казалось, что я уже труп. Я видел, как текла кровь из водосточных труб в монастыре Святого Франциска. А вот, взгляните, ранение в бедро… Эй! Да что ж это я…
Д’Эрбини так увлекся своими воспоминаниями, что и не заметил, как девушки уснули, прижавшись друг к дружке. А он только расстегнул рубашку, чтобы показать свои раны.
— Ах, вы мои цыпоньки, как просто все получается, — пробормотал капитан, подходя к кровати.
Теперь он отчетливо слышал спокойное, ровное дыхание обеих девушек. Ножом он разрезал шнурки на ботинках мадмуазель Орнеллы, срезал пуговицы на одежде спящих, но дальше этого дело не пошло, так как на лестнице вдруг послышалась какая-то возня и топот. Д’Эрбини в ярости бросился к двери и столкнулся с раскрасневшимся Поленом, за которым топтались драгуны с фонарями в руках.
— Полен! Оставь меня в покое! Что? Тебя достают эти паяцы? Прогони их к чертовой матери!
— Да дело не в них, месье…
— Тогда в чем?
— Мы бы хотели, чтоб вы сами посмотрели, господин капитан, — вмешался один из драгун.
— Да, да, месье. Это очень серьезно, — поддержал его Полен.
Д’Эрбини взглянул на сладко спящих девушек, захлопнул дверь и пошел следом за незваными пришельцами. Внизу Полен обратил его внимание на масляные пятна на ступеньках.
— Тут пахнет камфарой, во всяком случае, пахло ею. Теперь ваш одеколон перебил этот запах…
— Камфара?
— Это масло, которое используется в живописи. Смотрите, месье…
От лестницы по полу извивалась блестящая полоска, в конце которой виднелся фитиль. Через отверстие в небольшом окошке фитиль был протянут наружу и выходил на соседнюю улицу. Отверстие в двойных оконных стеклах было сделано выстрелом из пистолета. Никаких сомнений на этот счет у капитана не было.