— Наше время пришло.
— О да, ваше величество! — почтительно отозвался обер-шталмейстер Коленкур.
Спрыгнув с лошади, он помог Наполеону спуститься на землю с его Тавриса — белогривого персидского красавца-скакуна необыкновенной серебристой окраски. Это был подарок от царя, сделанный в ту пору, когда оба властителя еще уважали друг друга: русский из любопытства, а корсиканец из гордости.
Стоя сразу за уланами, д’Эрбини внимательно рассматривал своего героя: невысокий, руки за спиной, одутловатое круглое лицо землистого цвета; из-за слишком широких рукавов своего серого сюртука, который он мог легко надеть на полковничью форму, не снимая эполет, Наполеон казался одинаков что в рост, что в ширину. Бонапарт чихнул, шмыгнул носом и утерся белым батистовым платком, после чего достал из кармана театральный бинокль, с которым он не расставался с тех пор, как зрение стало его подводить. Вокруг него стояли спешившиеся генералы и мамелюки. С картой в руке Коленкур рассказывал о Москве. Он показал кремлевскую цитадель в форме треугольника, расположенную на возвышенности, крепостные византийские стены с башнями на берегу реки, пять поясов укреплений, отделяющих городские кварталы, склады и пакгаузы. Коленкур сообщил также названия храмов.
Армия сгорала от нетерпения. Все до единого, от генерала до простого пехотинца, затаили дыхание, боясь нарушить зловещую тишину. Лишь изредка тишину нарушал отдаленный посвист ветра. Ни крика птиц, ни лая собак, ни людских голосов, ни шагов, ни скрипа колес — все замерло в этом большом и, очевидно, шумном в обычные времена городе. Маршал Бертье в подзорную трубу рассматривал крепостные стены, пустынные улицы, берега Москва-реки со стоящими на якоре баркасами.
— Ваше величество, сдается мне, там никого нет…
— И что же? Ваши друзья улетели? — недовольно процедил император Коленкуру, к которому стал относиться весьма сдержанно после его возвращения из посольства в Петербурге, где этот потомственный аристократ выразил восхищение русским царем.
— Войск Кутузова там нет, — мрачно ответил обер-шталмейстер.
— Кутузов… Выходит, этот суеверный толстяк ушел от сражения? Ну и дали же мы ему под Бородино!
Штабные офицеры озадаченно переглянулись: в том жутком бою пало столько французских солдат… На Бородинском поле сложили головы сорок восемь генералов, в том числе и брат Коленкура…
Обер-шталмейстер стоял, низко склонив голову с коротко подстриженными каштановыми волосами. Его холеное лицо с прямым носом и пышными усами внешне выглядело бесстрастным. Быть может, в облике герцога Венчинцкого, маркиза де Коленкур, и было кое-что от метрдотеля, но только не раболепство. В отличие от большинства герцогов и маршалов, он никогда не скрывал, что не одобряет вторжения в Россию. С самого начала, еще на Немане, Коленкур напрасно повторял императору: царь Александр никогда не дрогнет перед угрозами. И жизнь лишь подтверждала его слова. Пылали города, и французам доставались одни руины. Русские все время где-то прятались, опустошая собственную страну. Порой нападали отряды казаков. Они стремительно набрасывались на эскадрон мародеров, быстро расправлялись с ним и тут же исчезали. Частенько по вечерам доводилось видеть русские ночные дозоры. Французы готовятся к бою, всю ночь несут дежурство, а к утру русских и след простыл. Случались, конечно, скоротечные кровопролитные стычки, но им было далеко до Аустерлица, Фридланда, Ваграма. В Смоленске враг сопротивлялся ровно столько времени, сколько потребовалось, чтобы уничтожить двадцать тысяч французов и дотла сжечь город. И, наконец, пару дней назад под Бородино на вспаханной ядрами земле обе стороны оставили восемьдесят две тысячи мертвых и раненых. У русских была возможность отступить в Москву, но там их, кажется, уже нет…
На целых полчаса застыл в молчании Наполеон, затем повернулся к Бертье и сказал:
— Отдавайте приказ.
Артиллеристы Старой гвардии в мундирах небесно-голубого цвета только и ждали сигнала, чтобы зажечь фитили. Раздался орудийный залп, звонко ударили барабаны, и войска пришли в движение. Среди солдат необходимо было поднять боевой дух. Кавалеристы, вскочив в седла, строились поэскадронно, пехотинцы побатальонно, и все вместе готовились к торжественному вступлению в Москву.
Увидев так близко императора, д’Эрбини взбодрился и больше не хотел плестись в арьергарде.