— И оставшихся лошадей тоже…
— Оставить повозки! — приказал д’Эрбини. — К мосту спускаемся с той стороны, где больше снега. Лошадей ведем за собой.
Предприимчивым штатским удалось спустить экипажи к мосту с помощью веревок, привязанных к березам, но при таком спуске повозки грозили развалиться на части, и драгуны принялись освобождать их от груза. Они делили между собой золотые монеты, драгоценные камни из окладов икон, разбивали бутылки с замерзшим вином и отправлялись дальше с кусками замороженной мадеры или токайского во рту. Лишенные всего, вновь прибывшие растаскивали остатки багажа. Д’Эрбини со вздохом привязал мешки с чаем к седлу и к спинам мулов, довольных, что их освободили от части поклажи. Драгуны собрались у входа на мост, чтобы в условиях общей паники перейти его сплоченной группой.
— Гром? — спросил Полен.
Не успел капитан ответить, как в нескольких метрах от них упало пушечное ядро. Вдали показались казаки, которые целились в беженцев из установленных на санях легких пушек. Они размахивали нагайками и завывали по-волчьи. Следующее ядро шлепнулось в воду. Началась давка.
— Без паники! — рявкнул капитан, особо не надеясь, что его услышат. — На той стороне опасность не меньше!
Деревянный мост дрожал под тяжестью повозок и лошадей. Не будь перил, многие оказались бы в реке. Уже на другом берегу д’Эрбини с удивлением обнаружил, что к его сапогу каким-то чудом прицепилось красивое жемчужное ожерелье. Подъем оказался еще труднее, чем спуск: из-за гладких подков лошади не могли найти опору на голом льду; не скользили лишь те, что были подкованы на зиму. Не удержался на склоне и осел Полена: после десятка с трудом пройденных метров он заскользил вниз вместе с офицерским чемоданом. Это привело слугу в отчаяние.
— Ладно, не бери в голову! — успокоил его капитан.
— Я же отвечаю за вашу одежду.
— В любом случае я не смог бы надеть все, что там было, не так ли? Когда мы вернемся во Францию…
— И мы снова увидим Руан?
— Разумеется!
Полен смотрел поверх плеча хозяина. Неподалеку от запруженного моста какая-то женщина, отбросив в сторону соболиный палантин и став на колени, вспарывала ножом брюхо осла. Чтобы добраться до печени, она чуть ли не с головой залезала в брюхо животного, подгоняемая грубыми окриками штатского в меховом пальто, который требовал своей доли. А ядра по-прежнему падали в толпу беженцев.
Когда злополучный косогор остался позади и они выбрались на ровный участок берега, д’Эрбини обмотал тряпками вконец стоптанные сапоги и закрепил их с помощью веревок и крючков. Покончив с этим, он вернулся к своим непосредственным обязанностям — командованию пешим эскадроном, в котором осталось всего четверо верховых. Сержант Бонэ распекал солдат: если бы соблюдался порядок, то по старшинству ему досталась бы одна из лошадей. Но дисциплина дала трещину, и Бонэ старался напрасно.
От ледяного ветра у беглецов слезились глаза, блестевший на солнце снег слепил их, однако к полудню одного из ноябрьских дней за отдаленными холмами они увидели купола смоленских церквей и колоколен. Впереди было спасение, кров, тепло, чистая одежда взамен кишащих вшами лохмотьев. При приближении к городским стенам даже самые изможденные почувствовали прилив сил. Однако колонна уткнулась в закрытые городские ворота, и группы беженцев принялись устанавливать палатки на бастионах и в заснеженных рвах.
Д’Эрбини пришпорил своего коня. Часовые в серых шинелях, охранявшие въезд в город, задавали одни и те же вопросы всем, кто пытался пройти в город:
— Вы кто?
— Д’Эрбини! Франсуа Сатюрнэн д’Эрбини, капитан гвардейских драгун.
— И где же ваш эскадрон?
— Здесь!
Широким взмахом руки капитан указал на три десятка безлошадных кавалеристов у себя за спиной, одетых кто во что горазд, с заиндевевшими длинными нечесаными волосами и всклокоченными бородами, с лицами, почерневшими от грязи и дыма бивачных костров.
— И это эскадрон?
— Четвертый эскадрон бригады генерала Сент-Сюльписа. Отсутствующие либо под снегом, либо в волчьих желудках.
— А кто мне докажет это?
Люди выстроились в шеренгу, будто для парада, желая показать что-то похожее на военную выправку и произвести впечатление на этих наглых тыловых крыс. По команде капитана, приняв стойку «смирно», они стали представляться:
— Сержант Бонэ!
— Кавалерист Мартинэ!
— Кавалерист Перрон!
— Кавалерист Шантелув!
— Хорошо, хорошо, — сказал капрал егерей, старший караула.
Через приотворенные ворота они вошли в Смоленск строевым шагом, несмотря на обмороженные, обмотанные тряпками ноги. Город, частично сожженный русскими в августе, не был восстановлен оккупационными войсками. Когда ворота остались позади, драгуны перестали ломать комедию. Без свидетелей, без часовых, которых надо было ублажать, они забыли про выправку, но открывшееся их глазам зрелища просто потрясло их и развеяло еще остававшиеся иллюзии. Дома стояли без крыш. На улицах местами валялись обглоданные до костей павшие лошади; в воздухе, несмотря на сильный мороз, стоял смрад от множества разлагавшихся трупов. Обмороженный испанец, лежа у стены дома, грыз запястья, другой, лишенный сил, чтобы просить милостыню, полз к ним на коленях.