Было заметно, что мужик не желает прощаться с деньгами, которые уже считал своими. А то как же. Коли у сына, знать отец им распоряжается. Он кровиночку не отделял. А то, что в рекрутчину забрали, так то не его волей. Так что, в своём он праве. Но тут оказывается есть заковыка. Серебро грело руку, кошель в руке лежал тепло и уютно, расставаться с ним никакого желания.
Некоторые родители сослуживцев Луки вели себя подобно его бате, но едва ощутив в ладони приятную тяжесть серебра, всё же довольно быстро сдавали свои позиции. Коли уж Долгорукова раздаёт такие деньжищи за брошенное имущество, то глядишь и в ином не обманет.
Вот только с его родителем этот номер не прошёл. Покрутил Харитон Тихонович в руке кошель, брякнул им о стол, сделав жест, мол прибери с глаз долой. И такие бывали среди семей сослуживцев. И тогда уж оставалось последнее средство.
Пока матушка собирала на стол, Лука вылил в горшок с кашей сонное зелье из склянки. Сам же выпил из другой, чтобы самому не уснуть. Как повечеряли, так всех и сморило. Прикинул он время, и начал спешно собирать вещи в узлы. Бабы конечно управились бы куда лучше, он же, многое, что можно было бы унести, оставит. Но тут уж никто главе семейства не виноват.
М-да. Проклянёт его батя. Как есть проклянёт. Через это уже прошли многие его сослуживцы. И когда родители сердцем оттают, бог весть. Далеко не все солдаты согласились участвовать в переселении своих близких. Но примерно с четверть всё же изъявили желание, поверив обещаниям Долгоруковой. Правда, видя реакцию семей, не меньше трети из их числа отступилась. Кому хочется быть проклятым родителями.
Собрав как смог вещи, он сообщил о случившемся Суханову по «Разговорнику», и условившись, что нанут в полночь, отправился на гульбище. Оставалось у него ещё одно дело. Нужно было повстречаться с Таисией, и узнать согласится ли она на побег, или покорится родительской воле, выйдя за того, на кого те укажут.
— Да как же в побег-то, Лука? Грех это. Не будет нам жизни без родительского благословения.
— Не мы первые пойдём против родительской воли, не мы последние. Живут, детей растят, а родители после прощают и принимают внуков. Ты сама-то согласна пойти за меня иль нет?
— Коли с родительского благословения, так бегом побежала бы. А так… Грех это, Лука. Да и куда бежать?
— На Дон, в славный град Азов. Года не пройдёт, как будет у нас свой дом и полная чаша.
— Сладко ты поёшь, да только…
— У меня жалование два рубля в месяц. Как оженимся, от казны дом, да десять рублей. За рождённого дитя по пять рублей, мальчику надел земельный в шесть десятин. И пока дети в возраст не взойдут по десять копеек в месяц на каждого.
— Прямо молочные реки с кисельными берегами.
— Да сдались вам эти реки, — отмахнулся он.
— Ну так, а как же иначе-то, коли такие сказки завиральные сказываешь.
— Правда это. Но главная правда в том, что люба ты мне. А я, люб ли тебе?
— Люб, Лукаша. Так люб, что сердце заходится. Только батюшка меня уж Федулу пообещал, и…
— Да какая разница, кому он тебя обещал. Пойдём со мной, а там поймут нас родители и простят. Глядишь, ещё и им поможем перебраться под руку Марии Ивановны.
— Боязно, Лукаша.
— Знаю. Но решать нужно сейчас. Либо идёшь со мной, либо не судьба быть нам вместе.
— Эк-кий ты быстрый. Прежде чем такое решать, подумать нужно.
— А некогда думать. Я сегодня уезжаю, и коли ты не согласна, то более мы не увидимся. Ну сама посуди, Федул тебе не люб. Оно конечно стерпится, слюбится, перемелется, мука будет. От веку все так жили и жить будут. Но что ты и дети твои тут увидите? Так же как и родители наши будете гнуть спину на барина. А там и с любимым, и трудиться на себя. Что по твоему лучше?
Битых два часа он её уговаривал, и всё же уговорил. Пришлось ещё малость постараться, чтобы убедить её не брать с собой вещей, потому как он всё нужное купит ей в Азове, благо серебро имеется. Некуда ему было тратить своё жалование, а платили им исправно. Так что, он уже и сейчас не голоштанный, а жених хоть куда. Если бы было время, так её батюшка нипочём не устоял бы и отдал её за него.
После ещё и успокаивать пришлось, когда она приметила спящую мёртвым сном семью жениха. Рассказал всё как есть, пояснив, что батя упёрся, и выхода у него иного не было. Потому как к лучшей доле он их ведёт, да только они ему не верят. А как их убедить, коли кроме слов, да серебра у него ничего нет. Но управился, поверила ему его Таисия. Вот и ладно.
— Ну что, и твои не схотели? — спросил вошедший на двор сослуживец.