А он, бестолочь, настолько тут расслабился, что даже не потренировался, как следует с пращой. Ну да, чтобы прихлопнуть ящерицу, достаточно камушка на верёвочке, а ему так ни разу не встретилось достойных целей не только для пращи, но и для боло.
Итак, если предположить, что собака способна отыскать другой источник воды, но не уходит к нему, значит, она чего-то там боится. Но вообще-то псовые обычно стайные животные. Вот и выходит, что пёс неосознанно присоединился к его стае. Ну да, получил трёпку и подчинился сильнейшему. Кроме того возникновению привязанности способствовало получение питья. Питается это создание разной мелочью — мышами, кротами, хомяками — в ближайших окрестностях грызуны ведут себя тихо и в безобразиях давненько замечены не были.
Суслики, а они заметно крупнее, тоже в последнее время не попадались на глаза, а вот на их косточки он иногда натыкался — полезная вещь, надо сказать, для шильев и игл. Жалко только, что по большей части они пропадают в желудке младшего члена «стаи». Кстати, Тузик ведь часто крутится поблизости, когда Петя уходит куда-нибудь. Не раз наблюдал за охотой «вожака» на ящериц и ни разу не попытался завладеть добычей. И, похоже, сам на них не охотится. Почему? Боится чего-то? Вряд ли. Скорее всего, считает долей человека.
Жара спала, ночи сделались свежими, а днём стояла приятная солнечная погода. Петя занимался изучением окрестностей, пытаясь составить подобие карты. Ещё он возводил на вершинах каменные пирамидки, стараясь сделать их узнаваемыми издалека — где две макушки, где три, а где и плоская вершина. Это, чтобы не заплутать. Многие травы к этому моменту уже полегли, сначала высохшие до хруста, а потом отсыревшие на ставшем влажным воздухе, они пригибались к земле при даже средней силы ветре, а потом не распрямлялись.
Изредка моросили дождики, усугубляя унылую картину засыпающей степи. Но промочить иссушенную недавним зноем почву они были не в силах — несчастные капли вскоре высыхали и впитывались в грунт, но не давали жизни новой поросли. Вот тут однажды и набрёл Петя на коровью лепёшку. Старую, осевшую в тонкий грязный слой, сквозь который когда-то проросла трава, теперь увядшая. А ведь это ценное органическое удобрение. И ему, ставшему местным жителем, было бы не вредно попытаться выращивать кое-что полезное неподалеку от жилища, чтобы иметь провизию более-менее под рукой, не отправляясь обедать за многие километры.
Ну а огород, как известно, нужно чем-то удобрять. Потому он поднял находку с земли и спрятал в сумке. Поиски аналогичных следов жизнедеятельности жвачных дали весьма скромные результаты — похоже, за прошедшее время земля усвоила большую часть выпавшей на неё субстанции плодородия. Некоторые экземпляры имели столь скромные размеры, что тут и взять-то было нечего. Кроме того, всё это сделалось влажным, отчего тяжёлым и грязным. Складывал он добытое в бывшем своём убежище, огороженном каменными стенками. Внутренний размер помещения составлял примерно один метр на два, поэтому возвести над ним крышу из остатков веничной травы было легко — справился за два с половиной дня. Вот и пускай теперь удобрение ждёт начала посевной.
В своих вылазках Петя ещё и дрова собирал — те самые мясистые стебли, которые забраковал для строительства крыши. То обстоятельство, что они так и не просыхали до конца, на этот раз оказалось на руку — они не так быстро сгорали и на их пламени можно было сварить кашу в пасмурные дни — при ясном небе солнечная печь работала по-прежнему… А рефлекторы он хранил под крышей — они сделаны из необожженной глины. То, что великие дела завершены — не повод для безделья — кто его знает, что тут бывает зимой. А она уже близится.
Дожди пошли в самом начале декабря. Имеется ввиду — настоящие, практически непрерывные, пропитавшие землю и образовавшие на поверхности мелкие, не слишком долго живущие лужицы. Старый колодец наполнился до краёв буквально за несколько дней, но надобность в нём быстро отпала — та яма, в которой Петя брал сначала камни, а потом глину, тоже начала копить в себе воду. И это хорошо — источник под рукой, это очень удобно.
Пребывание на улице в этот период не доставляло радости — солнцезащитная одежда не спасала от резкой влажной свежести, укрывая только от струек дождя, да немного прикрывая от ветра. Нет, настоящего холода не пришло, что подтверждала снова пошедшая в рост трава. Она не пёрла, как на дрожжах, но свежая зелень начала повсюду проклёвываться — для неторопливого роста тепла растениям хватало.
В этот период под крышей было значительно уютней, чем снаружи. Даже Тузик с этим согласился, проводя много времени на циновке у двери и отлучаясь исключительно по делам. Кого он ловил среди окончательно полёгшей травы — не рассказывал. Но не тощал. И не просил пить. Юноша же занимался прядением и пытался выучиться вязать — почему-то начинать ткачество ему не хотелось. Ну а из тонкого шнура, свитого из волокон совсем другой травы, а не пеньки, могли получиться вполне пригодные к носке вещи — нитки были значительно мягче и тоже довольно прочные, а свивал он их не чересчур плотно. Они оказывались не шершавыми.
Ещё Петя осваивал профессию инструментальщика каменного века. Он припас множество самых разных осколков и обломков и определил для себя среди них одну-единственную породу — гранит. По зернистости. В этом материале он ценил шершавость — использовал, в основном, чтобы что-нибудь перетереть или обточить. Ну или хряснуть, когда нужно переломить или разбить.
Плитки, которых было больше всего, неплохо держали острую кромку на сколе. Но ещё нашлась довольно большая куча других минералов, из которых он и пытался делать ножи, откалывая небольшие чешуйки осторожными ударами. А еще — придавал изделиям форму, удобную для удержания в руке. За этими делами и коротал он скучные мокрые дни, слушая шелест капель дождя и подвывания порывов ветра.
Каши варил, хотя надоели они ужасно. Пёк лепёшки, растирая зёрна в муку между двумя камнями и замешивая тесто на чистой воде. Охотиться было решительно не на кого — вся живность куда-то попряталась. Хотя, стадо коров опять появилось в поле зрения. Бурёнки что-то подбирали с земли, но щипали они новую только что вылезшую траву или находили для себя нечто съедобное среди остатков прошлогодней буйной растительности, издалека не рассмотришь, а приближаться к ним никакого желания не было.
В промежутках между дождями много упражнялся с пращой, бола и накидной сеткой. В результате укоротил ремешок пращи сантиметров до сорока — примерно до двух ладоней — после этого дело пошло на лад. Хороший каменный нож сумел сделать из молочно-белого мутного камня, который для себя назвал словом «кремень». Отполировал его и носил при себе в специально сплетённом из соломки чехле — резал он очень хорошо, хотя рукоятка получилась толстовата — не решился Петя обкалывать её под удобный хват, боясь неудачно расколоть.
Делать топор не стал, поскольку не из чего изготовить рукоятку, но зато ручные рубила, скребки и иные камушки, снабженные острой кромкой, приготовил во множестве. Еще хотелось сделать некий земледельческий инструмент. С одной стороны клиновидной формы, вроде зубила, «рыхлитель» давненько у него в ходу. В процессе рытья ям он не раз пускал его в дело, но всегда, удерживая руками, для чего или наклонялся, или вставал на колени. А вот если бы имелся черенок, хотя бы полтора метра длиной — куда как удобней было бы крошить грунт. Тем более, что время для посевной явно приближается, а семена нескольких полезных трав у него давно собраны и ждут своего часа. Да и участки под посев имеются — у старого дома он не только с поверхности камни пособирал, но и всё, что торчало, выковырял на нескольких сотках — не хотелось таскать тяжести на большие расстояния, вот и расчистил ненароком более-менее приличный участок.
Аналогично обстояло дело и у нового дома, что всего в полутораста метрах от старого. Только бы черенок сделать… конечно, из стеблей веничной травы.
Сделал, связал прочный пучок. И долго соображал, как соединить этот бунт и тяжелый камень. Ни в какую не выходило ничего приличного. Несколько ударов — и верёвки перерезают стебли травы, ослабевают и конструкция рассыпается. Пробовал просто привязать на верёвке, чтобы бросать инструмент остриём в землю, а потом, не нагибаясь поднимать обратно в руки — очень это оказалось утомительно и бестолково — проще нагнуться.