— Что-нибудь случилось? — спросила она со свойственной ей непосредственностью.
— От вас ничего не скроешь, — кисло улыбнулся Дмитрий Иринархович. — Случилось... Вот пришел проститься.
— Надолго?
— Не знаю точно...
— Опять кругом света?
Завалишин рассмеялся:
— Для вас, уважаемая Евдокия Степановна, кругосветное путешествие стало чем-то вроде загородной прогулки. Нет, теперь я на Волгу.
Услышав голос друга, в комнату вошел Феопемпт.
— Все-таки решил ехать?
— Решил ехать. Дисциплина у нас, сам знаешь... — продолжал он, понизив голос и отводя Феопемпта в дальний угол комнаты. — Не мне же показывать образец неповиновения. Задание почетное... Что мы знаем о настроениях в провинции? Ровным счетом ничего. И такая поездка, как моя, в отдаленную губернию — это свежий ветер, а может быть и больше.
— Ну, ты им покажешь штормовую погоду! — Во взгляде Феопемпта возбуждение, юношеский восторг. Как жаль, что мне нельзя с тобой!
— Почему нельзя? Хочешь, возьму с собой?! — воскликнул Дмитрий Иринархович и похлопал Феопемпта по плечу. — Если это серьезно...
— Нет, нет! — заторопилась Евдокия Степановна.— Пожалуйста, Дмитрий Иринархович, не соблазняйте его никакими поездками. За вами он, известно, куда угодно...
— Евдокия Степановна, вы правы, — сразу же согласился Завалишин. — А Василий Михайлович скоро будет?
— С минуты на минуту.
Головнин, оказывается, уже знал о предстоящем отъезде Завалишина. С легкой улыбочкой, когда полные губы его чуть поджимались, а в углу правого глаза образовывался темный добродушный уголок, он спросил Завалишина — очень ли он доволен этой поездкой на восток? И почему выбрал такое время?
Завалишин пожаловался, что ему вовсе не хочется уезжать из столицы.
— Впрочем, — сказал он, — я имею одно почетное и приятное поручение. Я везу в Москву и Казань рукопись комедии Грибоедова «Горе от ума».
— Вы, конечно, в восторге от этой комедии?
— В ней есть страницы большого блеска. Они убийственны для сторонников старых порядков. И, знаете ли, в Москве я буду читать пьесу в доме сыновей самой княгини Марьи Алексеевны.
— Ну что же, поезжайте. Но мне жаль, что вы покидаете нас.
Простившись с Головниным, Завалишин, сопровождаемый Феопемптом, направился к себе. Он размышлял — откуда стало известно Головнину о том, что он едет на Волгу? Одно из двух — либо Василий Михайлович состоит в обществе и это скрывают от него, Завалишина, либо нескромность членов управы дошла до таких пределов, когда, в сущности, тайны уже нет и, может быть, даже списки членов общества ходят по рукам, не минуя, конечно, Аракчеева и его клевретов.
— Все это никуда не годится! — вырвалось у него вслух.
— Что не годится? — спросил Феопемпт.
— Ах, тебе бы мои заботы!.. Когда имеешь дело с такими людьми... Чтобы довести состав тайного общества до нескольких тысяч, сохраняя тайну, по расчетам управы, надо два-три года. Но при таких порядках за три года даже намек на тайну исчезнет сам собой.
— Разумно, — согласился Феопемпт.
— Была бы моя воля, — продолжал Завалишин,— я бы поставил дело иначе...
Придя домой, Завалишин стал готовиться к отъезду. Итак, впереди Москва, затем Казань и Симбирск. Интересные встречи. В провинции его, безусловно, ждет успех.
...Долог путь до Москвы. Три дня. Есть время подумать без помех обо всем наедине с собой.
Бегут сосны, ели. Справа и слева сугробы, снежные поля. Сон не приходит. Не до сна беспокойной голове... Все же не следовало сейчас уезжать из столицы... Южная управа, Северная управа, Пестель, Рылеев......
Слабы еще корни общества на флоте. Есть там несколько офицеров, на которых можно положиться: Арбузов, Бестужев, Беляев, может быть, Торсон. Все это прекрасные люди, добрые товарищи, но все они мыслят по-разному. Что объединяет их? Ненависть к деспотии? В этом все едины. Искреннее желание служить народу?
Но тут начинаются разногласия. Каждый мыслит будущую Россию по-своему. Одни согласны примириться с конституционным монархом. Других устраивает только республика. Третьи мечтают о добром царе. Наиболее пылкие считают, что для блага народа лучше всего, если голова монарха скатится в корзину....
В среде морских офицеров он откровенен с Арбузовым. Арбузов пользуется уважением на флоте, в морских гвардейских казармах. Еще Михаил Бестужев... Самым осторожным образом он заговорил с Торсоном о возможностях восстания. Торсон выслушал со всем терпением, но, как ушат холодной воды, был его вывод: «Ничего из таких действий не выйдет. Неумная затея. История всех революционных вспышек таит в себе противоречия: порыв и расчет. И то и другое необходимо. Все в свое время, все в меру»... А на каких скрижалях записана эта мера?