Потом морских офицеров — а они, как и Завалишин, тоже были в мундирах — отделили от прочих, увели и погрузили на закрытое арестантское судно, сейчас же двинувшееся к устью Невы и дальше, к Кронштадту.
К шести утра это судно прибыло на большой рейд Кронштадтской крепости. Здесь его подвели к трапу адмиральского линейного корабля «Князь Владимир», стоявшего под флагом адмирала Кроуна.
На палубе корабля царило молчание. С глубоким волнением смотрели осужденные, как на крюйс-брам-стеньге «Князя Владимира» взвился черный флаг и раздался пушечный выстрел.
На других кораблях Балтийского флота, стоявших рядом, матросы и прислуга забирались на реи, чтобы лучше видеть все, что происходит на палубе «Князя Владимира».
Тяжелым, трудным шагом поднимались туда во главе со старшим офицером один лейтенант, один мичман, несколько матросов — от каждого корабля Балтийского флота. Таков был приказ царя, который лично выработал сложный, томительный ритуал гражданской казни.
В молчании все заняли предписанные места. Старый, испытанный в боях адмирал Кроун, не раз неколебимо стоявший под градом пуль и ядер, несмотря на все усилия, не мог овладеть собой. В руках у него дрожал пергамент приговора.
После прочтения приговора сорванные с осужденных мундиры с орденами и эполетами бросили на палубу — они подлежали уничтожению. Вынесли груду солдатских шинелей.
Один из осужденных, получив шинель, вдруг взмахнул ею над головой, как знаменем.
— Господа! — страстно звучал его громкий голос. — Придет время, когда мы будем гордиться этой одеждой более, чем какими бы то ни было знаками отличия!
Многие офицеры были не в силах подавить охватившее их волнение, скрыть сочувствие к осужденным товарищам. У иных по щекам катились слезы.
Вопреки замыслу коронованного владыки гражданская казнь, рассчитанная на позор и унижение осужденных, превратилась в торжество их мужества и чести.
Старый адмирал поспешил окончить предписанный ритуал.
К борту «Князя Владимира» вновь подошел тюремный пароход, и осужденные, на этот раз в солдатских шинелях, перешли на него. Там их ждал обильный завтрак, присланный на пароход офицерами «Князя Владимира».
— Господа, — раздался чей-то голос, — а где же наши осужденные на казнь товарищи?
— Я вам скажу по секрету, — полушепотом сообщил плац-майор Подушкин. — Когда вам скажут, что их повесили, — не верьте. Все было сделано, как в самом деле. И виселицы соорудили, и палачей привезли. Но нам по секрету сказали, что казнь была отменена. И повесили не людей, а чучела. Отправят их или в Соловки, или в Шлиссельбург.
Но когда осужденные прибыли в крепость, стоявший на пристани артиллерист сказал, что пятерых повесили. И не на Волновом поле, как было объявлено, а на гласисе крепости. Никто из них помилования не просил.
Таково было начало нового царствования...
КОРАБЛИ СТРОИЛ ГОЛОВНИН
Рикорды при всяком удобном случае посещали Головниных. Петр Иванович, раздеваясь в передней, обычно предупреждал:
— Не пугайтесь, я на минуту. Только душу отвести. Двадцати четырех часов едва хватает на дела. А нужно еще время на сон да на споры с женой.
— Что вы с Людой не поделили? — удивлялась Головнина. — На такую жену молиться нужно.
— А муж у нее чем плох? — расправлял плечи Рикорд.— Смотрю на себя в зеркало, не налюбуюсь. Чем не молодец? А жена вечно недовольна. То щеки пожелтели, то похудел, то кашель какой-то появился. Вот уйдет эскадра на Средиземное — вспомнит тогда.
Людмила Ивановна смотрела на мужа с добродушной улыбкой:
— Вы только послушайте его. У него и наяву и во сне только Греция. Стихи о Греции читает на английском и русском языках. Или во сне с каким-то пашой сражается. Такой воинственный стал!
— Ты, Люда, лучше спроси генерал-интенданта, приготовил ли он для нас корабли, какие способны дойти не только до Гибралтара, но и до Стамбула?.. А кстати, — совсем другим тоном обратился он к Головнину, — как у тебя с царем? Ладите?
— По внешности все гладко. Вышел в адмиралтейств-коллегии новый и довольно резкий с моей стороны спор насчет паровых судов. Воспользовался присутствием царя, пошел ва-банк. Николай молчал. Я уже думал, бита моя карта. На следующий день узнаю — по личному приказу царя мне подчинили все три отдела: кораблестроительный, комиссариатский и артиллерийский.