Окинув взглядом заполненную военными судами бухту, Матюшкин тихо произнес:
— Если угодно вашему превосходительству, я предпочел бы меньше красоты, но больше спокойствия.
— Я вижу, вас смущают соседи, Федор Федорович! Но ведь их всего ничего. С прибытием эскадры графа Гейдена мы превосходим их во много раз.
Матюшкин пододвинул свой стул поближе к адмиралу:
— Петр Иванович! Я бы предпочел, чтобы англичане были поближе.
— Ах, какой остряк! — рассмеялся Рикорд. — А я-то все думал — как бы от них подальше. Кстати, как вам понравился вчерашний приказ по эскадре? Вам не будет жаль покидать Ла-Валетту? Общество прелестных лондонских дам?
Федор часто заморгал глазами. «Значит, уже разнесли флотские кумушки. А что случилось? Всего ничего!»
— Ну, ладно, быль молодцу не в укор. Сегодня Ла-Валетта — завтра Пирей или еще какая-нибудь азиатская или африканская гавань. В путь, в путь! Куда-нибудь...
Матюшкин смотрел вопросительно. «Начал, так продолжай!» — думал он с нарастающим напряжением.
— Вас не интересует куда?
— Я полагаю, к Дарданеллам.
— Делает вам честь, лейтенант!
— Но ведь это же — война?
Рикорд перестал улыбаться. Откинувшись в плетеном кресле, он размышлял вслух:
— И притом воевать будем в одиночку. Кстати, мой друг, вы отчетливо представляете себе, с какого борта вдруг придется открывать огонь вашему «Эммануилу»?
— «Эммануил» всегда готов дать залп обоими бортами!
— Очень хорошо, Федор Федорович! Мы давно и неплохо знаем друг друга. Как вы думаете — зачем пришли мы с вами в Средиземное море?
— Чтобы защитить наших единоверцев, греков, славян...
— Когда я был в Лондоне, посол показал мне рескрипт государя. В нем ясно было сказано: «Наша эскадра посылается в Средиземное море для защиты русских торговых судов, для борьбы с пиратами. Но ни в коем случае не для вмешательства в борьбу восставших греков с их верховным правителем — султаном»... Запомните это. Все, что хотя бы слегка попахивает революцией, даже простым неповиновением верховной власти — ненавистно государю.
— Это мы знаем!
— Но знаете ли вы, что уже первого июля последовал новый рескрипт: «Адмиралу, графу Гейдену следует совместно с флотами западных держав оказывать пособие восставшим грекам».
— Это нам тоже известно, адмирал.
— А что последовало дальше?
— Наварин!
— А известно ли вам, что в это время Россия да и другие державы не состояли в войне с Турцией? И когда рейс-эффенди, клокоча гневом, потребовал объяснения от трех оставшихся в Стамбуле дипломатов, наш посол заявил, что русская эскадра не принимала никакого участия в Наваринском бою. Да, да! Никакого участия!..
Матюшкин посмотрел на Рикорда с изумлением.
— Вы удивлены? — продолжал Рикорд. — Так я удивлю вас еще больше. Когда турецкий флот перестал существовать, флоты Британии и Франции не ушли в свои гавани. Лондон и Париж испугались, как бы наш добрый император не проглотил Турцию со всеми проливами и Стамбулом. Я все это говорю вам, мой дорогой, чтобы вы поняли, почему нам следует держать наготове оба борта, как вы сами сказали.
— Я слушаю вас, адмирал, внимательно и думаю, что я все еще плохой политик.
— Но это, надеюсь, не мешает вам быть добрым моряком и слугой своего государя?
— Мы выполним свой долг, адмирал... И будем осторожны.
— И вот что я еще должен сказать вам, лейтенант!— В голосе Рикорда прозвучала официальная нотка.— Еще о Наварине... Почти весь турецкий флот там был уничтожен нашими судами, построенными Головниным!.. Вам не надо рассказывать, какое испытание в эту зиму выпало на долю «Михаила» и «Эммануила». А они тоже постройки Головнина... Как вы считаете, стоит об этом подумать?
— Какая мысль! — загорелся Матюшкин. — Об этом надо написать Василию Михайловичу. Немедленно, сегодня!
— Я уже писал ему, — улыбнулся Рикорд. — Но вы напишите тоже. Чем больше свидетелей — тем крепче доказательство. Напишите в стихах. Напишите оду!
— К сожалению, я не Пушкин.
— А вы при встрече расскажите Пушкину. Море, корабли, бури! Затем добавьте авансом... — Рикорд многозначительно посмотрел на Матюшкина и лукаво усмехнулся, — Стамбул... Голодный султанский гарем... И... как финал — фирман о мире!
— Черт возьми! — вскочил с места Матюшкин. — Никогда я так не жалел, как сейчас, что не умею писать стихи!.. Я все понял, адмирал...
— Раз поняли все, лейтенант, — вы свободны.
Возвращаясь на свой корабль, Рикорд продолжал думать о Головнине, о предстоящем походе к Дарданеллам. От этих мыслей его не оторвала даже сказочная красота вокруг.