Эту картину Дион назвал очень просто: «Добрые вести». Скорее всего по имени какого-нибудь знаменитого чемпиона в скачках с препятствиями, а может, и новичка – вроде Дженьюри Герл, с ее крошечными копытцами и жуликоватыми глазами.
Глядя на лошадь, Жанна вдруг поняла, что совершенно не знает Диона. Эти ловкие, умелые руки и рассеянный, отстраненный взгляд… Посмотреть бы на мир его глазами – хоть один день, даже час! Почувствовать Диона, влезть в самое нутро. Чего за это не отдашь!
Грешно было покидать прекрасную лошадку, не погладив ее по шее, не потрепав бархатные уши, но времени оставалось совсем мало, а картин много. Жанна свернула за угол: там царил полумрак. Джули не успела везде зажечь свет. Но и так было видно, что всю стену занимает одна огромная картина. Алтарь, да и только! Конечно, это и есть краса и гордость выставки.
Жанна нашла выключатель, повернула его – и невольно отпрянула назад.
Проклятие. Да как же ему удалось?
Больно видеть себя со стороны, узнавать себя, нарисованную на холсте. «Это я. Он помнит меня. И понимает. Видит насквозь, до мозга костей». Жанне казалось, что с нее заживо сдирают кожу. Она была там, на картине, вся целиком. Дион показал не только ее лицо и тело, но прошлое и будущее, И ее душу, которая, подобно мотыльку, бьется в узилище плоти, трепеща прозрачными крылышками. Он воздал должное даже дому. Вот они, знакомые кирпичи, орнамент на стенах и глина всех оттенков – от розоватого до ржаво-красного.
Жанна отвернулась, но картина притягивала ее, как магнит. На этот раз она заметила, что полутемный подвал, где так тихо и спокойно сидит ее двойник, полон белого шелка. Целые кипы, рулоны, груды, потоки сверкающей белизной ткани. Они висели на стенах, загромождали стол, снежными сугробами лежали на каменных плитах пола.
Шелк казался девственно-холодным, бесцветным, как крылья тех хрупких созданий, что умеют летать только по ночам. Но девушка на картине кладет стежок за стежком, и под ее искусными пальцами расцветает волшебный сад грез. Зеленые, золотые, алые нити сплетались друг с другом, сливались в многоцветные ручьи и выплескивались за окно, в тот мир, где сияло солнце.
Жанна потеряла счет времени, забыла о расписании рейсов и вообще о том, кто она и где она. Дион был прав, говоря, что ему безразлично, купят его картины или нет. Они существуют – это самое важное. Он знал цену своему таланту, он измерил его точно – до миллиметра, как сама Жанна когда-то измеряла свою талию.
Она сразу поняла, что эта картина должна принадлежать ей, какой бы ни была цена. Тут нечего и сомневаться. Девушка, нарисованная на холсте, будет напоминать Жанне о том, что она еще жива, давать силу, как глоток свежего воздуха. И только заглянув в каталог, Жанна с мучительной тоской осознала, что от двойника ее отделяет целая пропасть – невидимая, но непреодолимая. Девушка на картине принадлежала лишь самой себе – безраздельно. Она не предназначена для продажи. И через сто лет она будет все так же сидеть здесь, склонившись над шелком, и вышивать на нем свои мечты.
Послышались чьи-то шаги, слабый, еле слышный вздох.
– Джули?
Молчание. Жанна резко обернулась, но не сразу разглядела, кто скрывается в полумраке. Ее слепил свет прожекторов. А тут еще ребенок ударил головкой прямо в ребра.
Потом она увидела Диона. Он стоял и смотрел на нее – просто смотрел, без всякого вызова и высокомерия. Дион. У Жанны замерло сердце, и это бесконечно долгое мгновение отпечаталось в ее сознании с невероятной четкостью, как перед смертью. Дион постригся и выглядел старше, мудрее и привлекательнее. А в глазах распускались цветы радости.
– Дженьюри!
Изумление и счастье, которые Жанна испытала в первую минуту, сменились мучительным сознанием того, что наступил самый страшный момент в ее жизни. Впрочем, нет. Худшее было впереди. Оно приближалось, стремительно и неумолимо, как поезд, мчавшийся со скоростью сто миль в час. Его не остановить. А она, Жанна, беспомощно лежит, прикованная к рельсам, и вслушивается в грохот и лязганье колес.
– Прости, Дион.
Чей это голос – холодный и бесстрастный?
– Ребенок не от тебя. Прощай.
Дион не шелохнулся. Стоял как каменный. Господи, думала Жанна, какое сердце может это выдержать?.. Не поднимая глаз, она прошла мимо него, мимо прекрасной лошади с ее удивленно вопрошающим взглядом, шагающего дерева и бескрайнего неба… Спустившись по лестнице, она вышла на улицу – в жестокий мир, скованный зимним холодом.
Жанна забилась в такси. Ее зубы выбивали дробь, дыхание вырывалось из груди короткими всхлипывающими вздохами. И только теперь, по дороге в аэропорт, она до конца осознала, как жестоко поступила судьба, выполнив все ее желания. Глаза Диона… Почему раньше она ничего не замечала? А теперь поздно. Не для Диона – он-то носит в себе неиссякаемый источник света, а для нее.
В аду наверняка стеклянные крыши, чтобы грешные души видели, как близки они к раю. Лучше умереть, чем знать, что любовь недоступна, хотя кажется – вот она, на расстоянии вытянутой руки.
Глава 25
Одиннадцать часов спустя Жанна вошла в № 3. С неба сыпалась снежная крупа. В прихожей пахло сыростью. При такой погоде даже собственный дом казался неуютным.
Продрогшая до костей, Жанна тихонько поднялась наверх и улеглась в постель не раздеваясь. Голова кружилась, словно она все еще летела над Атлантикой, подвешенная между небом и землей в самолете, который выписывает в воздухе вензеля и петли. Прощание. Ее удел – утраты, расставания, разлука…