Когда Страйк вышел из метро, по Черинг-Кросс-роуд уже неслись потоки транспорта. Занимался ноябрьский рассвет, серый и робкий, еще не избавившийся от запоздалых сумерек. Превозмогая усталость и боль, Страйк повернул на Денмарк-стрит и прикинул, что еще успеет немного вздремнуть до прихода первого клиента, назначенного на девять тридцать. Помахав продавщице гитарного магазина, с которой они частенько выходили на улицу покурить, Страйк толкнул черную входную дверь рядом с баром «12 тактов» и начал взбираться по металлической лестнице, огибавшей сломанную клеть лифта. Мимо графического дизайнера, занимающего второй этаж, мимо собственного офиса за гравированной стеклянной дверью третьего этажа – и на верхотуру, где была самая тесная площадка, за которой располагалось его нынешнее жилище. Предыдущий квартиросъемщик, управляющий нижним баром, перебрался в более комфортные условия, и Страйк, который несколько месяцев ночевал у себя в конторе, не упустил шанса снять жилье этажом выше, радуясь такому простому решению наболевшего квартирного вопроса. В мансарде было не повернуться, особенно человеку ростом под два метра. Он едва втискивался в душ; кухня оказалась совмещена с гостиной, а в спальню поместилась только двуспальная кровать. Кое-какие вещи пришлось оставить в коробках на лестничной площадке, невзирая на угрозы домовладельца. Маленькие оконца смотрели на городские крыши; внизу проходила Денмарк-стрит. Постоянное уханье басов из бара приглушалось высотой, а когда Страйк включал свою музыку, становилось и вовсе неслышным.
Во всем проявлялась его врожденная аккуратность: кровать всегда была застлана, посуда вымыта, вещи лежали на своих местах. Сейчас ему требовалось побриться и принять душ, но это могло подождать; повесив пальто, Страйк поставил будильник на девять двадцать и, как был в одежде, рухнул на кровать.
Заснул он через пару секунд, но почти сразу – или это только показалось – проснулся от стука:
– Прошу прощения, Корморан, извини, пожалуйста…
Он открыл дверь: на него виновато смотрела его помощница, высокая девушка с длинными золотисто-рыжими волосами; при виде Страйка она содрогнулась.
– Свалился замертво. Ночь не спал… две ночи.
– Извини, пожалуйста, – повторила Робин, – но сейчас без двадцати десять, Уильям Бейкер ждет и уже проявляет…
– Зараза, – пробормотал Страйк. – Будильник, наверное, не завел… дай мне пять минут…
– Это еще не все, – сказала Робин. – Пришла какая-то женщина. Без предварительной договоренности. Я сказала, что у тебя весь день расписан по минутам, но она не уходит.
Страйк зевнул и протер глаза.
– Пять минут. Предложи им чаю, что ли.
Через шесть минут Страйк, небритый, но в свежей рубашке, благоухающий дезодорантом и зубной пастой, вошел в приемную, где Робин сидела за компьютером.
– Лучше поздно, чем никогда, – выговорил Уильям Бейкер с натянутой улыбкой. – Хорошо еще, что у вас работает такая милашка, а иначе я бы заскучал и ушел.
Страйк заметил, что Робин вспыхнула от досады и отвернулась, якобы разбирая почту. Слово «милашка» в устах Бейкера прозвучало особенно гадко. Директор фирмы – костюм в тонкую полоску сидел на нем безупречно – поручил Страйку собрать досье на двух членов правления.
– Доброе утро, Уильям, – сказал Страйк.
– А извиниться? – процедил Бейкер, уставившись в потолок.
– Здравствуйте, с кем имею честь? – Пропустив его упрек мимо ушей, Страйк обратился к примостившейся на диване худенькой женщине средних лет, не снимавшей затрапезного коричневого пальто.
– Леонора Куайн, – представилась она; тренированный слух Страйка уловил акцент западных графств.
– У меня сегодня утром масса дел, Страйк, – не выдержал Бейкер и без приглашения направился в кабинет.
Когда Страйк не бросился следом, светские манеры клиента дали трещину.
– Думаю, в армии вы не позволяли себе таких беспардонных опозданий, мистер Страйк. Извольте пройти сюда.