Самое позднее к сентябрю он будет женат на леди Филиппе и обоснуется в Оксфорде. Тогда ему не придется лежать одному в постели, размышляя о том, как удовлетворить свою похоть.
Из-за кожаной занавески донесся мелодичный плеск воды, а затем какой-то звук, похожий на вздох.
– Спи, жалкий ублюдок, – пробормотал Грэм себе под нос. – И пусть тебе приснится турнир.
Но ему приснился не турнир, а обитель Святой Троицы Грэму снилось, будто он проснулся посреди ночи в спальне для мальчиков. Он знал, что это сон, и недоумевал, почему после стольких лет ему приснился монастырь. Наверное, потому, что он вернулся в Лондон.
– Сержант? – услышал он едва различимый шепот, доносившийся откуда-то издалека. Странно, но это был женский голос, а женщины не допускались в эту часть монастыря – ни днем, ни тем более ночью.
Сквозь узкие арочные окна лился лунный свет, пронизывая помещение призрачным серебристо-голубым сиянием.
Неожиданно он понял, что один в комнате, и запаниковал. Остальные постели – бесчисленные, аккуратно застеленные детские кровати – были пустыми. Все остальные мальчики исчезли. Куда они делись? И почему оставили его здесь?
Он сжался в комочек, обхватив колени руками и дрожа от холода. По какой-то неведомой причине его кровать была единственной, где не было одеяла.
Может, кто-нибудь забрал его одеяло? Но здесь никого нет и никогда не было. Он всегда спал здесь один. Он был одинок с самого начала – так долго, что не мог припомнить, с каких пор. Как он мог забыть об этом?
– Сержант?
На скамье, стоявшей посередине спальни, валялось что-то белое. Его ночная рубашка?
Грэм взглянул на себя – нет, ночная рубашка на нем. Он прищурился, пытаясь разглядеть загадочный предмет, и обнаружил, что это женская сорочка.
Почувствовав пульсацию в запретном месте, он крепко зажмурился и принялся спрягать латинские глаголы, как советовали святые отцы. Когда он открыл глаза, скамья исчезла. И кровати тоже, кроме его собственной. Спальня была полна воды, плескавшейся у стен, как озеро. Его кровать слегка покачивалась, и он понял, что она плывет.
Ощущение паники усилилось, когда он увидел, что каменных стен больше нет. Небо потемнело, луна скрылась за тучами. Вода, простиравшаяся во все стороны, казалась черной, как чернила. Кровать раскачивалась на ставших вдруг бурными волнах, и Грэм вцепился в соломенный матрас, чтобы не свалиться с нее.
Над бурлящей водой поднялся густой туман, и откуда-то издалека донеслось:
– Помогите мне, сержант.
– Вы тонете? – откликнулся он.
– Я несчастлива.
Он должен добраться до нее. Но как? В детстве Грэм научился плавать в лошадином пруду. С тех пор прошло немало лет, но ведь такие вещи не забываются.
Он стянул с себя рубашку, затем избавился от рейтуз, подштанников и даже повязки на ребрах, оставшись совершенно обнаженным, не считая чертовых лубков на сломанной ноге.
– Сержант? Пожалуйста, спасите меня.
В панике Грэм вцепился в полоски полотна, обвивавшие его ногу, и принялся их лихорадочно разматывать. Он разматывал и разматывал, но бесконечная лента продолжала тянуться, громоздясь на постели спутанным ворохом.
– Сержант… пожалуйста.
Грэм спрыгнул с постели, не обращая внимания на деревянные лубки, которые исчезли, как только он оказался в воде. Вопреки его ожиданиям она оказалась теплой, кто в ванной, и очень спокойной. На ее поверхности лежал туман, как огромное плотное облако. Дна не было, и он поплыл.
– Где вы? – крикнул он, ничего не видя в мглистой пелене.
– Здесь.
Впереди показалась тень, и Грэм поплыл по направлению к ней, преодолевая сопротивление воды, густой и вязкой, как масло.
– Это вы? – спросил он, приблизившись к фигуре, едва различимой в темноте и тумане.
– Да, – отозвалась она совсем рядом. – Я здесь, чтобы сделать вас счастливым.
Грэм смутно понял, что они поменялись ролями – это она явилась к нему, чтобы помочь и сделать счастливым. Она протянула к нему руки в призывном жесте, но ее лицо по-прежнему скрывалось в тумане.
– Ближе.
Он потянулся к ней, но его руки лишь скользнули по ее гладкой мокрой коже.
– Ближе. – Теперь он видел ее более отчетливо. Глаза ее были закрыты, губы слегка приоткрылись.
Сознавая, что поступает нехорошо – ведь она замужняя женщина, – Грэм склонил голову и обвил ее руками, но она выскользнула из его объятий, как видение. Лишь на секунду он почувствовал прикосновение ее напряженных сосков к своей груди и нежную ласку ее бедра, скользнувшего по его бедру.
Мгновенно возбудившись, он схватил ее за бедра и притянул к себе. Ее ноги раздвинулись, но в следующее мгновение она выскользнула из его пальцев и уплыла, скрывшись в тумане. Барахтаясь в вязкой воде, Грэм крикнул:
– Где вы? – И почувствовал прикосновение сзади. Стремительно развернувшись, он снова схватил ее, пытаясь удержать скользкое гибкое тело. Их ноги медленно двигались в воде, соприкасаясь, расходясь и снова соприкасаясь. С каждым прикосновением Грэм все отчаяннее желал ее, стремясь слиться с ней в одно целое и навсегда забыть об одиночестве.
– Пожалуйста, – взмолился он, дрожа от нетерпения. – Пожалуйста… – Но его руки хватали пустоту. Она словно растаяла в тумане.
– Джоанна. – Грэм сел на постели, тяжело дыша. – Иисусе! – Сломанные ребра отозвались болью на резкое движение, и он откинулся на подушки, подавив стон.
Чресла его болезненно пульсировали. Грэм протянул руку вниз и зашипел сквозь стиснутые зубы, когда его напряженное естество дернулось в ответ на осторожное прикосновение.
Выругавшись себе под нос, он принялся спрягать латинские глаголы, пока возбуждение не улеглось. Из гостиной не доносилось ни звука. Время было позднее – за полночь, – и Джоанна, очевидно, уже удалилась на покой.
Подхватив костыль, Грэм выбрался из постели и заглянул за кожаную занавеску. В гостиной было темно. Он пересек комнату и двинулся по коридору, который вел к задней двери. Здесь царила кромешная мгла, и ему пришлось двигаться на ощупь. Дубовая дверь, как и полагалось, была закрыта на засов. Грэм нащупал веревку, поднимавшую щеколду, и продел ее в отверстие, так чтобы кончик свисал наружу.
Вернувшись в кладовую, он пошарил в темноте, пока не нашел книгу, лежавшую на сундуке рядом с Кроватью. Вытащив тесемку, служившую закладкой, он открыл ставни на окне, выходившем в переулок, привязал тесемку к решетке и снова закрыл ставни.
Затем положил костыль на пол и лег в постель, приготовившись ждать.
Джоанну разбудил приглушенный скрежет внизу, будто кто-то открыл щеколду на задней двери. Затем раздался скрип петель и глухой стук захлопнувшейся двери.
Решив, что это Грэм вышел по нужде, она в очередной раз пожалела, что он не желает пользоваться ночным горшком. После той ночи, когда он упал, возвращаясь из уборной, Джоанна беспокоилась о его передвижениях, особенно в темноте. В уборной легко оступиться, и если он получит серьезное увечье, то пролежит снаружи всю ночь.
Она решила дождаться, пока он вернется назад, чтобы убедиться, что с ним все в порядке. Если через минуту-другую она не услышит, как он вошел в дом, придется спуститься вниз и посмотреть, что с ним.
– Сержант.
Неужели опять сон? Только не это. Грэм застонал, мотая головой. Первый сон был достаточно безумным.
– Сержант, это я. – Нежные руки прошлись по его лицу, груди и задержались между ногами. Грэм встрепенулся. – Проснись, сержант.
– Джоанна? – Он потянулся к ней в темноте и открыл глаза. Но еще до того, как его руки коснулись женщины, он понял – по густому сладковатому аромату, – что это не Джоанна. И вспомнил: Леода.
– Ты хотел бы звать меня Джоанной? – Она сидела на краешке его постели, беззастенчиво лаская его через подштанники.
– Нет. – Какой смысл притворяться? Эта женщина не Джоанна Нужно выбросить ее из головы. Она принадлежит Прюиту, а ему предназначена Филиппа.