– Да. Уверена, вы слышали, как они постоянно скандалят друг с другом.
– Эти стычки – одно из моих главных развлечений. – Грэм закончил чистить апельсин, отломил дольку и протянул ее Джоанне.
Джоанна поднесла дольку к пламени свечи.
– Она похожа на драгоценный камень.
Ее карие глаза таинственно мерцали, и Грэму пришлось сделать над собой усилие, чтобы не глазеть на нее.
– Кажется, Олив что-то сказала об отце Деймиана, – заметил он, отделив дольку для себя. – У меня сложилось впечатление, что он не слишком обрадуется, если узнает об их отношениях.
– Не сомневаюсь. Кто знает, возможно, именно по этому поводу они все время ругаются. Эти скандалы начались несколько недель назад. – Джоанна поднесла дольку апельсина ко рту и лизнула ее с выражением восторженного предвкушения. Затем откусила половинку, слизывая потекший по губам сок.
Грэм с трудом отвел от нее глаза и, взглянув на свою дольку, обнаружил, что раздавил ее в руке. Сунув ее в рот, он разжевал сочную мякоть и проглотил вместе с семенами.
Джоанна вытащила семечко изо рта и изящно положила его на стол.
– Деймиан – единственный сын Лайонела Оксуика и давно помолвлен. Мастер Лайонел намерен женить его на дочери другого ростовщика, единственного, кто богаче его, не считая евреев. Впрочем, девочке всего лишь девять лет, так что им придется подождать еще три года, прежде чем церковь разрешит ей вступить в брак.
– Но официально Деймиан помолвлен?
– Да, и его отец будет вне себя, если он пожелает жениться на ком-нибудь другом. А мастер Лайонел не тот человек, кого можно безнаказанно злить. У него бешеный нрав, примерно такой же, как у моего отца. Говорят, он страдает от разлива желчи и несварения желудка, и потому у него такой тяжелый характер. – Она положила в рот вторую половинку дольки.
– Что ж, все ясно. – Грэм отделил от апельсина очередную Дольку и протянул ее Джоанне, проклиная себя за трепет, пронзивший его, как незрелого подростка, когда их пальцы соприкоснулись. – Вряд ли они смогут пожениться, учитывая все обстоятельства.
Грэм задумчиво сжевал дольку, пытаясь припомнить, что не он подслушал в переулке в тот день.
– Было еще что-то, чего она не хотела, чтобы он знал. Но оказалось, что он уже в курсе. По-моему, это ее ужасно расстроило.
– Безумие ее матери?
– Ее мать безумна?
– Нет, просто… Если честно, порой мне кажется, что она постепенно теряет рассудок.
– Она всегда была такой?
– Нет, изменения произошли за последний год. Олив считает это следствием несчастной любви, что вполне возможно. Элсуит – красивая женщина для своих лет, по крайней мере была красивой, пока не попала в эту передрягу.
– Вы полагаете, что Олив скрывает именно это? Что ее мать тронулась умом?
– Во всяком случае, она не хочет, чтобы об этом знали. Когда бедняжка впервые доверилась мне, она умоляла никому не рассказывать, И не только из-за стыда перед людьми. Считается, что Олив всего лишь помогает матери готовить тоники, эликсиры и прочие снадобья, но вот уже несколько месяцев, как она делает их сама. Ее мать не в состоянии заниматься этим и давно уже потеряла интерес к своему ремеслу. Спит до полудня, затем возится в огороде, где они выращивают лекарственные травы – даже зимой, когда там ничего не растет. Если об этом узнают, им придется закрыть лавку. Естественно, ее расстроило, что Деймиан знает, что происходит с ее матерью. Поневоле задумаешься, кто еще в курсе.
Грэм съел еще одну дольку, размышляя над ее словами.
– Возможно, но…
– Но… – повторила Джоанна, вопросительно глядя на него. Он покачал головой:
– У меня сложилось другое впечатление.
– Какое?
– Мне показалось, что тайна Олив имеет отношение к ней самой.
– И очень большое, если учесть, что ее мать сошла с ума и ей приходится одной управляться в лавке.
– Наверное, вы правы. – Грэм вручил ей очередную дольку апельсина.
– Но вы так не думаете, – улыбнулась Джоанна, засовывая ее в рот.
Позже вечером, лежа с книгой в постели, Грэм услышал стук в закрытую ставню окна, выходившего в переулок.
– Сержант? – раздался женский шепот. Он отодвинул засов и распахнул ставни.
– Добрый вечер, Леода, – тихо сказал он. Джоанна еще не спала и сидела в лавке, работая над своей вышивкой.
Женщина улыбнулась, вечером она казалась моложе и красивее.
– Вот, решила навестить вас. Весь день проторчала на ярмарке.
– Так я и понял. Надеюсь, успешно?
– Заработала шесть пенсов, но вряд ли мне удастся отстирать платье. Терпеть не могу валяться на земле в лесу. – Она призывно улыбнулась. – Как насчет того, чтобы позабавиться сегодня ночью?
Грэм покачал головой:
– Не стоит, это больше не повторится.
– Я на цыпочках. Она ничего не узнает. Грэм взял ее за руку.
– Думаю, тебе не следует приходить сюда, Леода.
– Даже днем? – огорченно спросила она. – Чтобы просто поболтать?
– Даже днем. Мне очень жаль. Я получал удовольствие от наших бесед.
– Вы не хотите, чтобы она видела меня здесь.
– До вчерашней ночи это не имело особого значения. Но теперь… – Он покачал головой.
– Вы боитесь, что она вышвырнет вас на улицу, если увидит меня.
Странно, но эта мысль даже не приходила ему в голову, хотя весьма вероятно, что Джоанна так и поступит.
– Я боюсь задеть ее чувства.
– Ах, чувства! – Леода понимающе улыбнулась. – Вот, значит, как?
К своему стыду, Грэм почувствовал, что его щеки загорелись.
– Не в том дело. Она замужняя женщина.
Некоторое время Леода молча смотрела на свою руку в его ладони, затем ее лицо приобрело решительное выражение.
– Джоанна Чапмен не замужем, сержант.
– Как это?
– Она вдова.
– С чего ты взяла? Конечно, ее мужа никогда не бывает дома. Но это потому, что он проводит большую часть времени за границей.
– Ее мужа зарезал прошлым летом какой-то итальянец, приревновав к своей жене. Мне это сказал сэр Хью не далее как вчера. – Леода покаянно улыбнулась. – Правда, он просил меня не рассказывать вам об этом.
Грэм тупо уставился на нее, припоминая намеки и недомолвки, которые он слышал, но не придавал им значения. Что там сказала Олив? «Я так переживала за вас, когда узнала, что случилось».
– Я подумала, что вы имеете право знать.
– Спасибо.
– Уверена, у нее есть причины скрывать это от вас. Вы не должны сердиться на нее за это.
– Я не сержусь, – честно сказал Грэм. Как он может упрекать Джоанну в скрытности, когда сам виновен в том же? Он выдумал причины, которые привели его в Лондон и вынудили остаться в ее доме. Он постоянно лгал ей, чтобы сохранить тайну происхождения Ады Лефевр. Единственная ложь Джоанны – ничто по сравнению с его враньем.
– Я обещала сэру Хью ничего не рассказывать вам, – сказала Леода и уныло добавила: – Плакали мои денежки. Теперь он и смотреть на меня не захочет.
– Я не собираюсь рассказывать ему об этом. Даже виду не подам, что знаю.
Ее глаза вспыхнули.
– Правда?
– Должен же я как-то отблагодарить тебя за доверие.
– Вы действительно хороший человек. Я знала это с самого начала. – Она погладила его по щеке свободной рукой. – Приятно было познакомиться, сержант.
– Мне тоже. – Он поцеловал ее руку, прежде чем отпустить.
Леода повернулась и зашагала прочь, послав ему воздушный поцелуй через плечо.
Глава 12
– Не возражаете, если я присоединюсь к вам? – Опираясь на костыль, Грэм остановился на пороге передней комнаты, служившей лавкой, где Джоанна обычно вышивала после ужина.
– Нет… конечно, нет. – Она повесила фонарь на цепь, свисавшую с потолка, и села на складной табурет, стоявший перед деревянной рамой для вышивания. – Правда, здесь не на что сесть.
– Ничего, сойдет и это. – Грэм опустился на большой сундук, придвинутый к закрытому ставнями окну, вытянув сломанную ногу и прислонившись спиной к стене.
Затри недели, проведенные здесь, он почти не бывал в этой части дома. Днем он опасался, что его кто-нибудь увидит, особенно Олив, чья лавка располагалась на противоположной стороне улицы, а по вечерам Грэм удалялся в кладовую, чтобы почитать перед сном, пока Джоанна работала над своей вышивкой.