Юсай (подхватывая). И как сказал Совершенный, в то же время она дает всему и цвет и запах! Кто, как не Дао, дает жизнь всему существующему? Приводит его к бытию в конкретной форме? В оболочке цвета и запаха? Дао – источник жизни и силы. Источник расцвета… мощи… Когда я стою перед природой, то чувствую прилив бесконечной жизни… Как будто созерцаю мощный круговорот вселенских сил!
Синдзабуро. И в этом круговороте – гибнет отдельная капелька… все мы…
Юсай. Каждый миг этого круговорота лишь вновь утверждает бытие твоих капелек. Разве ты не знаешь, что, приближаясь к природе, ты весь преисполняешься могучими силами? Разве ты не ощущаешь, как возвеличивается твой дух? Как всего тебя заполняет вдохновение… Как растет и ширится стремление все охватить… все объять… И уверенность в том, что ты это сможешь…
Синдзабуро. А я хочу, учитель, смотреть на землю… Пройти по ней… Увидеть каждую былинку. Почувствовать ее жизнь… ее маленькое счастье. И грустно мне, что этой былинки завтра уже не будет… Не знаю почему, но у меня, учитель, в душе звучат строки другого поэта:
Томадзо. Однако солнце уже заходит… Скоро станет прохладно. Не повернуть ли нам обратно?
Синдзабуро. Нет, нет! Здесь так хорошо! Так чудесно. Эти поздние вишни, эти склоняющиеся ивы… Дай мне еще полюбоваться ими… Домой успеем… (С упоением погружается в созерцание окружающей природы. Тихо шепчет.) Я жил уже когда-то… в этих краях… вернулся ныне я… точно в родной дом…
Томадзо останавливает лодку и усаживается на корме. Юсай сидит неподвижно. Пауза. Вдруг Синдзабуро делает резкое движение и к чему-то прислушивается.
Томадзо. Что такое, молодой господин? Чего вы испугались?
Юсай. И право, что с тобой? Вид у тебя совсем больной… Неужели это от прогулки по воде?
Синдзабуро (продолжая оставаться погруженным в свои мысли; тихо и печально). Нет… (Как бы про себя.) Конечно, я где-то слышал эту музыку… Узнаю эту манеру игры на кото[9]… этот голос…
Томадзо. Игра на кото? А где же на нем играют? Вы что-нибудь слышите?
Синдзабуро. Слышу.
Томадзо. А я – ни звука. Вам показалось, молодой господин.
Синдзабуро. Нет, не показалось. (После некоторого молчания.) Неужели ты ничего не слышишь, Томадзо? Ведь этот мотив так редко встречается в здешних местах. Кто бы мог его играть? Эта манера трогать струны мне так хорошо знакома. (Опять погружается в раздумье.)
Юсай с беспокойством следит за ним, потом бросает взгляд на реку и берега и начинает прислушиваться.
Томадзо. Нет, нет, молодой господин, это вам все только показалось… Удивительно тихо, даже жутко становится… Прямо какая-то мертвая тишина.
Синдзабуро (слегка улыбаясь). У тебя закрыты уши.
Томадзо. Не правда ли, учитель?
Юсай. Я тоже ничего не слышу. Какая тут музыка! Здесь все как будто вымерло… Даже как-то не по себе…
Синдзабуро (недоверчиво). А звуки… они все яснее и яснее! (Пауза.) Не могу вспомнить!.. Кто это играет? Ужасно! Не могу вспомнить.
Юсай (внимательно следя за Синдзабуро). Синдзабуро! А откуда доносятся звуки кото?
Синдзабуро. Как будто из дома, что на том берегу. Видите это мрачное здание?
Лучи заходящего солнца падают на заброшенный дом, и он начинает гореть багровым пламенем заката.
Юсай (разглядывая дом). Нет, все-таки я ничего не слышу. А ты, Томадзо?
Томадзо. Ничего решительно! Просто у вас, господин, меланхолия, вы были больны, никуда не выходили, вот и бросилась кровь в голову.
Юсай. Именно, именно! Стоит человеку заболеть, как в нем нарушается равновесие всех элементов.[10] И сейчас же сказываются результаты: то слышится что-нибудь, то… А ты постарайся овладеть собою. Нет ничего худее такого состояния.
Синдзабуро. Но я же совершенно явственно слышу эти звуки, в которых кроется какая-то тоска и жалоба… Что это, однако, за странный дом? Кто в нем может жить?
Томадзо. Никто, конечно. Все заросло травою и кустарником. Ногу поставить негде… Кому же тут жить? Разве привидениям каким-нибудь. (Поеживаясь.) Неприятный дом… страшный какой-то.
Юсай. По постройке судя – что-то вроде загородного особняка богатого самурая. Но, глядя на все это запустение, не подумаешь, чтобы в нем кто-нибудь обитал; он давно заброшен.
9
10
Согласно философским воззрениям Чжоу-цзы, Инь и Ян породили «пять элементов»: воду, огонь, металл, землю, дерево. Из этих «пяти элементов» образовалась «тьма вещей», среди которых самая совершенная и одаренная разумом – человек. (Идея «пяти элементов» существовала в древнекитайской философии за много веков до Чжоу-цзы, но неоконфуцианцы переосмыслили многие положения древних по-новому.)