Юсай. Радость? Неразумный! А что сказал Конфуций? «Радуйтесь небу!» Ты эти слова знаешь. Радуйся вселенной. Движенью облаков, дождю и солнцу! Вот радость Совершенного.
Синдзабуро. Радость Совершенного. А мы? Мы – неразумные.
Юсай. Опять! Забыл, что сказано: «От неразумия – через мудрость – к совершенству». Иди этим путем! Будь стоек и мудр!
Синдзабуро (в волнении). Учитель дорогой! Отец дал мне жизнь и тело – вы создали мой дух. Простите, что он оказался таким слабым.
Юсай. Мужайся, сын мой! Может быть, сегодня все пройдет. И к тебе вернется здоровье духа.
Синдзабуро. Да будет так! Одна только ночь – утром мы будем радоваться.
Юсай (поднимаясь). Пойду. Пора. Будь стоек. До утра!
Синдзабуро. Прощайте!
Юсай (останавливается). До свиданья, сын мой! До утра. (Пристально смотрит на него.)
Синдзабуро. Отец мой, прощайте!
Юсай. Синдзабуро… (Напряженно вглядывается в своего питомца, тихо отступает к двери.) Прощай! (Уходит.)
Пауза.
Синдзабуро (некоторое время сидит в глубокой печали, потом встает и задвигает за Юсаем перегородки, прохаживается по комнате). Радоваться небу. Да… может быть, я и буду завтра утром радоваться небу… только в другом смысле, чем говорит учитель… Гейша! Не может быть! А вдруг – гейша? Нет… нет… Это – О-Цую-сама. А раз это она – она не может быть не духом… А вдруг это злой дух? О боже… злой дух. (Подходит к столику.) Заклинания… Пора читать. Настоятель приказал, а он друг моего отца… (Усаживается и начинает читать.)
(Вздрагивает, испуганно оглядывается.) Она? (Прислушивается.) Как будто ее голос… (Опять принимается читать.) Что? Это ты, О-Цую? (Встает и подходит к перегородкам.) О-Цую-сама, ты? (Пауза.) Это твой голос… (В страхе.) Дух! Злой дух… (Бросается к книге и бормочет заклинания; слушает.) Она. Опять те же слова. «Синдзабуро-сама! Синдзабуро-сама! Открой! Зачем ты закрылся от меня!» (Судорожно читает заклинания.) Что ты говоришь? «Синдзабуро-сама, а где твоя клятва? Даю здесь клятву, что буду всегда любить О-Цую-сама и всегда встречать ее с любовью, когда бы она ни пришла и как бы ни мешали этому другие. Я пришла… и нам мешают. Я не хочу насильно… Открой сам… Я буду ждать, пока ты сам откроешь… Синдзабу-ро»… (Несколько секунд пребывает в неподвижности, потом в ужасе вскакивает.) Нет, нет, О-Цую-сама, я открою… я открою… (В доме слышится стук и голос Томадзо; он замирает на месте.) Там ходят. Томадзо… учитель… боже! (Бросается к столику и бормочет заклинания.)
Картина третья
Декорация первой картины третьего действия. Все дома закрыты. Глубокая ночь. В овальном окне у Синдзабуро горит огонек. Из-за дома входят Юсай и Томадзо.
Томадзо. Нет, учитель, как-то неспокойно на душе. Ох уж эта последняя, седьмая ночь. Все остальные были полегче.
Юсай молчит и угрюмо смотрит на окно Синдзабуро.
Прямо сердце не на месте. Отчего – и сам не знаю. До сих пор все шло как будто хорошо.
Юсай. Ты наблюдал за господином, как я тебе велел?
Томадзо. Глаз не спускал.
Юсай. Ну и что?
Томадзо. Как вам сказать… По-моему, неладно. Кажется, господин все еще не выбросил ее из головы.
Юсай. Из чего ты это заключаешь?
Томадзо. Видите ли, вчера… заглянул я потихоньку в щелку – и обомлел: он вынул эту самую крышечку из-за пазухи да так и впился в нее глазами. А сам что-то шепчет…
Юсай хмуро отворачивается.
Вот потому-то я и боюсь.
Юсай. Томадзо… Я тебе открою… Ты знаешь, я умею распознавать печать судьбы на лицах. И вот…
Томадзо. Что, что?
Юсай. Когда я сейчас выходил от Синдзабуро, он мне сказал: «Прощайте». Я обернулся, взглянул, и вдруг…
Томадзо. Что такое? О господи!
Юсай. Вижу на его лице – печать… печать смерти…
Томадзо. Не может быть!
Юсай. Мои глаза меня не обманывают.
Томадзо. Более мой, боже! Что же делать?
Юсай (после долгого раздумья). Томадзо, ты развесил таблички с заклинаниями[38] так, как велел настоятель?
Томадзо. Как будто. Я слежу за этим.
Юсай. Проверь еще раз.
Томадзо. Хорошо. Сейчас. (Осматривает все входы в дом и сад; возвращается.) Все в порядке.
Юсай. Сегодня не будем спать… до утра…
Томадзо. Правильно! Постережем последнюю ночь.
Томадзо и Юсай уходят. Некоторое время темнота. Потом перегородки в доме тихо раздвигаются. Выглядывает бледное лицо Синдзабуро. Он осматривается. Испуганно скрывается… вновь выглядывает, наконец крадучись выходит на галерею, спускается в сад, легким шагом подходит к калитке и быстро срывает табличку. Судорожно зажав ее в руке, уходит в дом. Тишина. Слышны удары колокола. Полночь. С последним ударом на холме появляется огонек – шелковый фонарь. Видны быстро приближающиеся фигуры О-Цую и О-Ёмз.
О-Цую. Скажи, О-Ёмэ, неужели я опять его не увижу?
О-Ёмэ. Как он жесток, госпожа! А еще клялся!
О-Цую. Я не войду, если он сам не позовет меня! Я не хочу, чтоб он меня любил насильно… нет.
Приближаются к калитке.
О-Цую. Синдзабуро-сама! Милый! Я здесь, я жду.
В этот момент на калитку падает лунный свет.
О-Ёмэ. Госпожа! Смотрите! Таблички нет! Здесь нет таблички! Значит, господин хочет вас видеть! Он ждет вас! Смотрите, табличка сорвана… Это знак, что он вас ждет.
О-Цую (радостно). Что ты говоришь! Правда, табличка сорвана. Он ждет меня! (Вихрем врывается в калитку, пробегает в сопровождении О-Емэ через сад и мгновенно исчезает в доме.)
С противоположной стороны дома показываются Юсай и Томадзо.
Томадзо (испуганно останавливается). Что такое? Смотрите! Юсай-сан! Смотрите! (Показывая на окно.) Света нет! Юсай. Да, света нет! Что такое?
В этот момент за окном начинает брезжить огонек шелкового фонаря и четко обозначаются два силуэта – Синдзабуро и прильнувшего к нему скелета. Юсай и Томадзо испускают крик и замирают на месте. Слышится шум и голоса. На сцену вбегает настоятель, за ним монахи с фонарями, среди них Рёган.
Настоятель. Скорей, скорей! Спасайте! Синдзабуро у порога смерти… Скорей… (Замечает тени и останавливается.)
Свет в окне гаснет.
Поздно… (Пауза. К Рёгану.) Ступай и посмотри, что с господином.
Рёган молча входит в дом. Все неподвижно ждут. Потом открывается овальное окно, и в темноте показывается силуэт Рёгана.
Рёган. Господин Синдзабуро – мертв. (Пауза.) В его руке – разорванная табличка.
Томадзо с воплем падает на землю.
Юсай. Синдзабуро!
Молчание.
Настоятель. Карма исполнилась!
38
На любые отверстия – двери, окна и т. д., – через которые злой дух мог бы проникнуть в жилище, вешали деревянные таблички или бумажные полоски – талисманы с текстом заклинаний, якобы обладавших магической, «отвращающей беду» силой.