Синдзабуро. «Беспределен»… Да… Но эта беспредельность страшна… Она безлика. Я вижу в этом рисунке лишь круг… с вращающимися в нем черными и белыми полосами… Ян и Инь… Движенье – Покой… Все исчезает в их круговороте… Он все поглощает… И где же среди всего этого я сам, со своею жизнью?
Юсай. Как – где? Или тебе недостаточно слов великого мудреца?
Синдзабуро. Но это говорится о человеке как таковом. А мне хочется знать, где в этом бесконечном круговороте (показывает на План) умещаюсь я сам – вот этот, данный человек. И где все те, кто мне дороги… Ты скажешь – в человеке вообще… Но мне дорога их индивидуальная форма. А вечность не оставляет ей места в своем круговращении.
Юсай. Ты не хочешь понять Великих Перемен.[30] Впрочем, это настолько велико, настолько грандиозно, что сам Совершенный сказал однажды, что он хотел бы еще и еще изучать «Книгу Перемен».
Пауза. Юсай созерцает План Великого Предела. Синдзабуро задумчиво смотрит перед собой в ночную темноту. Слышны шаги. Синдзабуро вздрагивает и с каким-то страхом глядит на перегородки. Они раздвигаются, и появляется Томадзо.
Томадзо (кланяясь). Господин, приветствую вас!
Синдзабуро. А, Томадзо! Уже вернулся?
Томадзо. Привет вам, достопочтенный учитель!
Юсай. Добрый вечер, Томадзо. Где ты был?
Томадзо. На могиле покойного господина. Ведь завтра-то какой день, вспомните. Завтра Бон, а сегодня его канун. Побывал на кладбище. Все как следует. Право, как время летит. Кажется, будто каких-нибудь два-три года минуло с тех пор, как старый господин скончался, а уже седьмой пошел…
Юсай. Да, давно нет на этом свете моего доброго старого друга. Но вот его сын. Ему замена в потоке бытия…
Томадзо. Что и говорить! Только и осталось радости, что в молодом господине…
Синдзабуро. Движенье – в апогее своем – и вот Покой!
Томадзо. И в монастыре все вспоминали старого господина. Не только его друг настоятель, но и монахи. Они сегодня и завтра будут совершать по нему поминальные обряды.
Синдзабуро. Добрые люди… Надо сходить на могилу отца.
Томадзо. Сходите, сходите, молодой господин! И настоятель будет рад вам. Он расспрашивал и про ваше здоровье и про то, как вы живете.
Юсай. Не люблю я, Синдзабуро, когда ты беседуешь долго с настоятелем.[31] Он превосходный человек, но его учение – не для истинных мудрецов. Для нас существует учение Совершенного – превыше его ничто не может быть.
Томадзо. Нет, нет, учитель! Пусть молодой господин сходит туда. Это его и развлечет. А то все сидит у себя в комнате. Настоятель покажет вам кое-что интересное.
Синдзабуро. Что такое?
Томадзо. О, это прямо замечательно. У меня есть старый приятель – дедушка Тэпудзо. Он метет у них кладбище. Так вот он и рассказал мне про одно из ихних семи чудес.
Синдзабуро. Я ничего об этом не слышал.
Томадзо. Ну конечно! Они не очень об этом распространяются. Видите ли… дело в том, что в монастыре есть одно место на кладбище… Оно огорожено со всех сторон высокою оградой. Дверь ограды всегда крепко заперта, а ключ хранится у настоятеля.
Синдзабуро. Почему? Там есть что-то такое, чего нельзя всем видеть?
Томадзо. Нет, не в том дело. Там всего-навсего три могилы. Говорят, какого-то старого знатного самурая, его молодой дочери и ее служанки. Умерли они очень-очень давно, и ни один человек к ним не ходит. Все бы это еще ничего, но над могилой дочери висит шелковый фонарь – никто не помнит, с каких пор. С незапамятных времен! И что бы вы думали? Висит как новенький! Ни ветер, ни дождь, ни снег – ничто его не берет. Блестит, как будто его только купили.
Юсай. Опять эти монастырские чудеса! Синдзабуро, охота тебе слушать…
Синдзабуро. Нет, учитель, это имеет смысл и для нас. Ведь этот фонарь, – если он действительно невредимый висит в течение стольких лет, – этот фонарь говорит о неизменном бытии и отдельной вещи… о том, что не все поглощается беспощадным круговоротом мировых сил.
Томадзо. Это еще что! Народ прослышал про это чудо… ну и повалил на кладбище. И вдруг – как только кто подойдет к могилам, сейчас же падает без чувств. Какая-то сила встает вокруг них… Не иначе как духи… или демоны.
Юсай. Духи! Синдзабуро, ты же знаешь, что говорит наш учитель Чжоу-цзы. «Духи и демоны – двойственно-чудесное проявление Великого Предела».
Синдзабуро. Но ведь это жившие когда-то люди, и, может быть, они сохранили бытие и после смерти…
Юсай. Опять у тебя странные идеи. Что такое дух? Дух – это, как говорит Чжоу-цзы, растяжение мировой энергии, а демоны – это сжатие ее. Растяжение и сжатие – два состояния мировой энергии. Вот что такое духи и демоны.
Томадзо. Как это вы чудно говорите, учитель! Просто это души умерших самурая или его дочери. Они остались неудовлетворенными в своей земной жизни и перенесли эту неудовлетворенность в иной мир. Вот и тоскуют… Вот и стремятся к этой жизни…
Синдзабуро. Тоскуют… Да… Тоска может пережить не одну жизнь…
Томадзо. Значит, сильно тоскуют, что так действуют на всех, кто ни придет… Я вам не досказал еще, молодой господин. Когда эти случаи участились, в монастыре распорядились огородить могилы и не пускать туда никого без благословения настоятеля – он прочтет молитву, и человек может безопасно туда войти и выйти. Дед Тэпудзо подметает там всегда только с благословением. Вот как!
Пауза. Юсай недовольно хмурится. Синдзабуро сидит неподвижно. Слышны мерные удары монастырского колокола.
Юсай. Уже полночь. Синдзабуро, ты все еще не вполне здоров. Тебе нужен покой.
Томадзо. Да, да, господин. А то, не дай бог, опять будет вам плохо… Ложитесь, ложитесь!
Синдзабуро. Спасибо за заботу. Я и впрямь немного устал. Что-то тяжело на душе. Пожалуй, следует лечь.
Юсай. Конечно! Томадзо, постели.
Томадзо. Сейчас. (Поднимается.)
Юсай. И мне пора. Спокойной ночи! Будь тверд духом – это главное. Дух управляет телом. Завтра утром я приду к тебе. Спокойной ночи!
Синдзабуро. Спокойной ночи, дорогой учитель! Спасибо вам за доброту и ласку. Вы для меня – второй отец. Всеми моими знаниями я обязан вам. Почивайте мирно.
Юсай. До завтра, Синдзабуро.
Синдзабуро. До завтра, дорогой учитель.
Томадзо. Спокойной ночи, достопочтенный Юсай-сама! Позвольте проводить вас.
Выходят. Синдзабуро один; потом слышно, как Томадзо что-то делает в соседней комнате.
30
Имеется в виду древнекитайский философский трактат Книга Перемен. Чжоу-цзы развивал свою неоконфуцианскую теорию в форме комментариев к этой и другим каноническим конфуцианским книгам.
31
Убежденный неоконфуцианец и рационалист Юсай – идейный противник буддийского священника с его мистическим религиозным мировоззрением.