Вечер оказался таким хорошим, уютным, по-домашнему спокойным, по-настоящему родным. Все было, как в Петербурге: ели по-русски, говорили по-французски, пели по-итальянски. Совсем как дома.
Сколько Нина себя помнила, она всегда вставала до восхода солнца.
- Ничего нет здоровее прогулки на рассвете, - говаривал покойный супруг ее, граф Михаил Матвеевич.
- Кто рано встает, тому Бог подает, - вторила ему Палажка, старенькая нянька Нины, единственная крепостная душа, принадлежавшая ей.
Умерла Палажка минувшей зимой, а вскоре после нее отошел и граф. Смерть уравняла их, высокородного и холопку. Похоронила их Нина здесь, недалеко от дома, на католическом погосте. С тех пор каждое утро она приходила сюда, к дорогим могилам.
Сев на камень у могилы графа, женщина принялась разбирать травы, собранные по дороге. Данила Степанович будет им рад. Он знает каждую травинку, этот чародей. Поколдует над ними и получится крем от веснушек или капли от болей в сердце. И крем, и капли были Нине необходимы. Вручая ей очередную скляночку с кремом, Киселев подсмеивался:
- Веснушки – главное украшение лица! Я вон свои не прячу.
А про боли и теснения в груди говорил:
- Не сердце болит у вас, графинюшка, душа страдает, потому что ребеночка нет.
На просьбу сделать ей лекарство, чтобы смогла родить, отводил глаза и отвечал:
- Нет в том вашей вины, а графу помочь я не в силах. Не бывает лекарства от старости.
Так и жила Нина со своей болью до нынешнего утра, пока, сидя на камне, внезапно не осознала, что теперь у нее появилась надежда.
До этой минуты Нина никогда не думала о повторном замужестве. Да и сейчас ни один мужской образ не бередил ее сердце. Но как знать, может Господу будет угодно снова даровать ей мужа? Тогда… возможно, и дети у них будут?
А уж как Данила Степанович обрадуется, если она снова выйдет замуж! Тогда уж он без промедления поведет Антонелу под венец! Умирая, граф поручил Киселеву опекать молодую графиню, и теперь тот, как человек чести, не смел ни в чем преступить через ее интересы. Из-за этого и откладывался на неопределенный срок его брак с Антонелой.
Опустившись на колени прямо у могилы, Нина закрыла глаза и обратилась ко Всевышнему с жаркой молитвой. Постепенно ее охватило чувство единения с Богом и уверенность, что Господь не оставит ее просьбу без внимания.
Открыв глаза, она обнаружила, что уже не одна на кладбище. Неподалеку от могилы графа располагалась гробница семейства Лоренцини. У входа в гробницу на коленях стоял мужчина. Он тоже молился, его голова была низко опущена. Одной рукой он касался надписей, высеченных на каменной двери, другой - прижимал к груди не совсем обычную широкополую шляпу. Вся его поза выражала глубокую скорбь. Одет незнакомец был, как горожанин среднего достатка, без претившей Нине павлиньей яркости, и в то же время элегантно. Его платье было добротным и чистым, манжеты простой батистовой рубашки – украшены кружевами.
Нина хорошо знала синьора Гаспаро Лоренцини и его жену, Лидию, они жили во дворце, соседствующем с графским палаццо. Но этот человек был не из их семьи - она видела его впервые.
Без сомнения, это кто-то из местных жителей, возможно, моряк или купец. Молодой, но не юноша: смуглое лицо, густые черные волосы, аккуратная борода.
Наверное, незнакомец почувствовал, что за ним наблюдают. Он встал, вежливо поклонился и надел свою шляпу, должно быть, собираясь уходить. Но Нина не стала дожидаться его ухода. Не в силах совладать с необычной смесью чувств, - испуга, смятения, тревоги, - охвативших ее, она подняла охапку трав, вскочила и побежала к выходу.
Первые недели ушли на соблюдение всех, необходимых для вновь прибывшего дипломата, формальностей. Да и с делами консульства хотелось разобраться поскорее. Куча прошений, предъявленных к рассмотрению, пугала своими размерами, тем более, что все запросы были от людей богатых и влиятельных, ссориться с которыми было бы невыгодно. До шелководов руки не доходили.
С утра до вечера Милорадов, в сопровождении Киселева, либо наносил визиты отцам города, либо просиживал в консульстве, разбирая бумаги. Ужинал всегда у Нины, в той же компании, что и в первый день. Поздно вечером возвращался к себе в гостиницу и без сил валился на постель. Тут Харитон, изнывавший весь день от одиночества, начинал зудеть о том, что благородному господину нужен и дом соответствующий.
- Да чего ты ворчишь, как старая баба, - устало отмахивался от него Сергей. Он и сам это прекрасно знал. Дипломату такого ранга не пристало жить в трактире, но у него не было времени на поиски жилья.
Вечером следующего дня, в присутствии вдовствующей графини, Сергей Андреевич позволил себе посетовать на нерадивость своего холопа.
- Его бы к вашему Степану в науку отдать, может, и пообтесался бы немного.
- Бога ради, - отвечала Нина Аристарховна, - присылайте. Только у нас теперь ни гостей, ни вечеров, ни обедов званых… Ваши визиты – единственная отрада.
Тут Сергею пришлось замолчать, ибо он как раз собирался сообщить, что некоторое время не сможет приходить, так как будет занят поисками нового жилья. Теперь же, глядя в ее полные печали глаза, он не решился огорчать Нину еще больше. Сам он был вне себя от счастья. Она ведь ясно сказала, что тоскует, когда его нет рядом! Больше Сергею ничего и не нужно было.
Разговор о новом доме сам по себе возник в тот же вечер. Данила Степанович явился к ужину, переодевшись в свежую рубашку и другой камзол. Милорадов уже не раз замечал за ним эту страсть к переодеванию и всякий раз удивлялся, когда ж это он успевает? Сегодня загадка разрешилась. Оказалось, Киселев живет здесь же.
- Данила Степанович давно у нас квартирует, - пояснила Нина Аристарховна. Покойный супруг мой желал всегда иметь его под рукой. А теперь, после смерти графа, и мне это стало выгодно.
- Вот как? – страсти Отелло вскипели в душе Милорадова.
- Люди всякие бывают, - спокойно продолжала графиня. – Как знать, не вздумает ли кто обидеть несчастную вдову?
Легкие угрызения совести шевельнулись в душе Сергея. Как же он сам не подумал? Умно. Какой же дурак полезет во дворец, где живет такой великан?
- Ах, дядюшка, каков молодец! И я рассчитывал переманить Данилу Степановича к себе, когда обустрою подходящий дом, - пробормотал Сергей с улыбкой. – Но вас, Нина Аристарховна, обижать не стану. Смирюсь с сиим неудобством.
- Зачем же терпеть? Секретарь для консула – наипервейшая важность, - резонно заметила графиня. – Переезжайте и вы к нам. Дом достаточно просторен. Апартаменты вашей маменьки пустуют по сей день.
- Как можно! – Воскликнул Сергей, но тут же осекся. Как бы Нина не подумала, что ему не по нраву ее предложение. – Я-то, конечно, рад, но что люди скажут! Вы ведь, хоть уже и не слишком молоды, но еще совсем не стары!
- Помилуйте, друг мой, - улыбнулась Нина, - мы же родственники! Все это знают. Все знают также, что со мною живет Антонела. У нее безупречная репутация.
Прежде графиня Милорадова никогда не задумывалась о своем возрасте, ибо рядом со своим мужем всегда выглядела девчонкой. Поэтому замечание Сергея Андреевича одновременно и рассмешило и немного задело ее. Но не обидело и не рассердило, ведь он сказал то, что думал, а ей нравилась открытость в людях.
Пока Сергей рассыпался в благодарностях, говорил о том, что непременно возьмет часть расходов по содержанию дома на себя, Нина смотрела на него полными нежности глазами. Как он мил! Как заботлив! Михаил Матвеевич относился к нему, как к сыну. Не проходило и дня, чтобы граф не вспоминал о нем. Нина давно привыкла считать Сергея членом своей семьи, почти сыном. Она была уверена, что граф не стал бы возражать против приглашения.
Хорошее настроение не покидало Нину до конца дня. Она продолжала улыбаться и когда сидела перед великолепным туалетом из красного дерева и венецианских зеркал. Ловкие руки Антонелы причесывали ее на ночь. Блики пяти зажженных свечей играли на хрустальных гранях многочисленных флаконов, которым был уставлен туалетный столик.