— Не мешай им, — отвечал Даниил Степанович. — Пусть заботится лучше о нем, чем таскает в дом бродячих кошек. Да и, как знать, может, сойдутся.
Это было бы хорошо. Тогда ничего не мешало бы им с Даниеле пожениться. Антонела поцеловала возлюбленного и убежала хлопотать по хозяйству. Теперь она знала, что нужно делать. Нужно всеми силами способствовать графине и консулу.
Мужчины — как дети малые. Стоит им заболеть, они требуют к себе постоянного внимания. Они нуждаются в том, чтобы женщины постоянно сидели возле них и гладили по головке.
Эту истину Нина усвоила еще в доме своего дяди. Дядя любил время от времени объявлять себя больным. Тетя не слишком верила ему, но делала все, чтобы убедить в обратном. В такие дни в доме ходили на цыпочках, говорили шепотом и готовили любимые дядины блюда. В качестве лекарства применялся его излюбленный спотыкач, настоянный на травах и ягодах. Тетя отменяла все свои дела и не отходила от мужа. Через несколько дней это ему надоедало и он выздоравливал.
С Сергеем Андреевичем происходило нечто подобное. Конечно, он пережил нервное расстройство, и насморк подхватил некстати, но в остальном… он просто хотел, чтобы его пожалели. Такое мнение сложилось у Нины. Она делала все так же, как тетя: навещала больного по тридцать раз на дню, приносила лакомства, рассказывала новости. Глядя на него, она вспоминала юного гардемарина, которого некогда принесли к ним во дворец в Петербурге. Но теперь у нее не возникало того чувства щемящей жалости, которое она испытывала к нему тогда.
Подолгу просиживая у постели Сергея Андреевича, Нина вспоминала Сандро и их последнюю встречу.
Она, конечно, сознавала, что повела себя глупо, по-детски смутившись от невинного прикосновения, но все же не могла понять, почему он обиделся. Ведь с первой минуты той встречи ей казалось, что они прекрасно понимают друг друга, так, будто знакомы всю жизнь. А потом он исчез. Нет, конечно, не совсем, а из Нининой жизни. Он прислал ей канцону с посвящением, как и обещал, а сам так и не появился.
Нина знала, что Сандро вернулся из своей поездки, — они с Антонелой встретили его как-то на улице. Он был не один — с Марой. Может быть, поэтому не подошел, а лишь поклонился, приветствуя дам. Сколько же ей лет, этой Маре? Тринадцать? Четырнадцать? Ну, никак не больше пятнадцати! Теперь, без своего цыганского наряда, она выглядела еще моложе, чем тогда, на празднике.
В последнее время у графини Милорадовой появилась одна, не свойственная ей ранее, черта. Ее стали интересовать городские сплетни. Конечно, не все подряд, а только те, из которых можно было хоть что-нибудь узнать о Сандро Лоренцини. Приносила сплетни Антонела. Так, Нина уже знала, что Сандро купил дом и, кажется, получил приглашение выступать на Рождество в Вене. Значит, он снова уедет.
В этот раз она снова обратилась за информацией к наперснице:
— Почему он выбрал своей музой именно Мару?
— О, он этого и не скрывает, говорит, что она единственная любит его, как человека, а не как певца!
— Как можно говорить такое вслух… — прошептала Нина.
Итальянка с удивлением посмотрела на нее. Сандро — добрый католик. В Австрии его принимают во дворце архиепископа. На Рождество он будет петь в праздничной мессе в главном соборе Вены. Его не за что упрекать! Этих русских до конца понять невозможно. Они сами стесняются говорить вслух о любви и осуждают тех, кто с удовольствием делает это.
— Какая из нее муза? Она ведь еще совсем ребенок!
— Ну и что? — удивилась Антонела. — Разве у музы должен быть возраст? Главное, чтобы она вдохновляла артиста!
К середине декабря Милорадов успокоился. Время шло, о них никто не вспоминал. Канцлер, хоть и удерживал до сих пор свой пост, молчал, будто воды в рот набрал. Коронация Павла была назначена на пятое апреля.
Незадолго до Рождества в консульство явился первый шелковод. Это был хмурый корсиканец. Он предъявил Манифест и поинтересовался, действительно ли все написанное там — правда. Когда визитер вытаскивал из кармана смятую бумажку, на пол вывалилось несколько шелковичных коконов.
Корсиканец говорил по-французски, поэтому Сергей беседовал с ним лично, без помощи Киселева. Как и всех будущих колонистов, шелковода, прежде всего, интересовало время выплаты подъемных.
— Пять процентов при подписании контракта, остальные — после погрузки на корабль, — ответил Милорадов.
Сергей был не настолько наивен, чтобы выплачивать все сразу. Он уже не раз пользовался этим приемом и считал его абсолютно оправданным.
Некоторые вербовщики выплачивали подъемные только при отправке. Дела у них шли туго, ибо люди, не увидевшие живых денег, легко меняли свои планы. Другие — отдавали все сразу, но тогда им приходилось до самого отъезда охранять завербованных, либо оставлять в заложники их семьи, что было весьма невыгодно и требовало дополнительных расходов. Схема Милорадова была идеальной, от него ни разу не сбежал ни один завербованный, разве, кто умер или заболел.
Когда корсиканец увидел предназначенную ему сумму, глаза его алчно сверкнули. Он быстро подписал контракт, засунул деньги в потрепанный кошель и сказал:
— Я приведу своих братьев и расскажу друзьям.
Все шло, как по маслу. Именно так они всегда говорили!
— А когда отъезд? — спросил корсиканец на прощанье.
— Как только сто шелководов подпишут контракт, мы вызовем корабль. Чем скорей ты приведешь своих братьев, тем быстрее получишь остальное.
Милорадов был не просто доволен. Он был счастлив и чертовски горд собой. Пусть Киселев поучится, как надо работать!
В это же время Нина, Антонела и Данила Степанович выбирали товары на базаре. Рождественские и пасхальные покупки Нина всегда делала сама. Данила Степанович, хоть и был загружен в консульстве, не рискнул лишить графиню ежегодного удовольствия. Отпустить женщин вдвоем он тоже побоялся и, как выяснилось, небезосновательно.
Как только они свернули к фруктовым рядам, впереди произошла обычная для всех базаров история: малолетние воры ограбили женщину. Один толкнул жертву на землю, другой в это время выхватил у нее кошелек и бросился бежать. Первый сразу же затерялся в толпе, другой на секунду замешкался. Упавшая женщина пронзительно закричала, выхватила из своей корзинки апельсин и запустила им в обидчика. Спелый фрукт сочно расквасился о его затылок, но, к сожалению, это не задержало воришку. Он юркнул под прилавок и был таков. Женщина больше не кричала, но почему-то не могла подняться. Вокруг сразу же стала собираться толпа.
— Батюшки, да это же муза Лоренцини! — воскликнул Киселев по-русски. Протолкавшись сквозь толпу зевак к девушке, он быстро выяснил, что она не может встать, потому что подвернула ногу. Тогда, без лишних разговоров, он поднял ее и взвалил на плечо.
Ей такое обращение, видимо, не очень понравилось.
— Я Мара, а не Муза! — сердито крикнула девчонка, барабаня по его широкой спине. Вряд ли она понимала по-русски.
— Не брыкайся, — усмехнулся Киселев, — а то нечаянно уроню! — и сделал нарочитое движение в сторону кучи гниющих фруктов, после чего Мара притихла.
Выбравшись из толпы, Данила Степанович взял свою ношу поудобнее.
— Придется отнести ее домой, — сказал он своим дамам. — Не можем же мы бросить сокровище синьора Алессандро на произвол судьбы!
Ни Нина, ни Антонела не возражали. Обеим ужасно хотелось узнать, где живет Сандро. Мара прижимала к груди свою корзинку и изо всех сил старалась не заплакать. Она сказала, куда идти, и больше до самого дома не проронила ни слова.
Дом, недавно приобретенный Сандро, располагался на маленькой площади с фонтаном. Ни единой подъездной дороги у площади не было, лишь несколько длинных лестниц уходило в разные стороны, вверх и вниз. Нине это живописное место было хорошо знакомо. Ей здесь очень нравилось. Всякий раз, направляясь куда-либо пешком, она старалась пройти через эту площадь. Дом был невелик и довольно стар, но недавно отремонтирован, с чистым белым фасадом и сверкающими окнами. У двери Мара вынула из кармана связку ключей и протянула Антонеле.