Было еще темно, слабый рассвет едва забрезжил на востоке, когда Нина открыла калитку кладбищенской ограды. Ввиду раннего часа вокруг было пусто. Как правило, немного находится желающих бродить по кладбищу в темноте. Даже нищие в этот час не сидели у церкви, где шла утренняя служба. Очертания гробниц слабо виднелись в предрассветном тумане. Фонаря у Нины не было, поэтому шла она наугад, медленно, стараясь не сойти с вымощенной камнем дорожки.
“Господи, какая же я дурочка, — думала графиня, — Сандро, как все нормальные люди, спит сейчас, отдыхая с дороги. Он и не помышлял ни о чем таком, что я себе вообразила. Он случайно взглянул на меня. А я прибежала на кладбище. Расскажи кому-нибудь, засмеют!”
Впереди завиднелась гробница. Коснувшись ее мраморной стены, Нина на ощупь свернула с дорожки. Внезапно налетевший порыв ветра подтолкнул ее в спину, и тотчас же она очутилась в объятиях мужчины.
— Ты здесь, моя красавица!
Такое вольное обращение прозвучало в устах Сандро, как самый изысканный комплимент и нисколько не задело самолюбия графини. В его необычном приветствии было скрыто столько искренней радости, что сразу становилось понятным: он тоже опасался, что она не придет.
— О, Сандро, — только и смогла прошептать Нина до того, как его губы приникли к ее губам.
Раньше Нина не любила целоваться. Ей не нравился запах табака, который употреблял муж, поэтому чаще всего она подставляла ему для поцелуя лоб. Губы Сандро пахли кофе, от его бороды исходил слабый аромат лавандового мыла. Поцелуй был долгим, а мужские губы — удивительно нежными. Мысли исчезли из головы графини, уступив место чувству пьянящего наслаждения.
Над горами медленно вставал рассвет.
“Спокойнее! — сказал Сандро сам себе, почувствовав, что ему не хватает воздуха. — Так недолго и голову потерять. Зачем же повторять предыдущие ошибки!”
Неторопливо отстранив Нину от себя, он попытался рассмотреть ее лицо. То, что он увидел, отнюдь не могло способствовать спокойствию. Может быть, эта женщина и могла притворяться ледышкой, но по-настоящему своих чувств она скрывать не умела. Во всяком случае, не от него. Тем более, нужно быть осторожным!
Порывы ветра вздымали ее черную юбку и трепали полы его плаща. С каждой минутой становилось все светлее.
— Пойдем, — сказал Сандро, увлекая Нину к нише в стене гробницы, где располагалась небольшая мраморная скамья с закрепленной на сиденье дубовой доской. — Садись. Здесь никогда не бывает ветра.
Нина села на край скамьи, освобождая ему место рядом с собой. В нише, и правда, было тихо. Стена последнего пристанища предков Лоренцини надежно защищала Нину и Сандро от непогоды.
Осторожно взяв руку женщины, Сандро прижал ее к своей груди. Нежные пальчики слегка вздрагивали под мужской ладонью, может быть, в такт биению его сердца, а, может быть, ее.
— Вот здесь, — сказал он, — в моем сердце, живет что-то такое большое, чему я не могу подобрать названия. Я пытался бороться. Ничего не выходит.
— И у меня не выходит, — эхом отозвалась Нина.
— Я знаю, — кивнул Сандро, не глядя на нее. — Поэтому мне страшно. Я дорожу твоими чувствами, но очень боюсь, что ты принимаешь желаемое за действительное. Ты меня совсем не знаешь. Я опасаюсь, что ты попалась в ту же ловушку, что и большинство женщин, увлекшихся артистами.
Он немного помолчал, не выпуская ее руки. Нина хотела сказать, что она не сомневается в своей любви, но почувствовала, что его нельзя прерывать.
— Я не хочу спешить, потому что когда-то уже допустил подобную ошибку. Я был молод, влюблен и не хотел ни ждать, ни прислушиваться к голосу разума. В результате это принесло нам обоим только несчастья. Она умерла, так и не простив меня.
— Твоя жена? — ледяная лапа ужаса сжала сердце Нины, настолько страшными показались ей последние слова Сандро. — Но как же можно, умирая, не простить самого близкого человека! Разве она не любила тебя?
Сандро посмотрел на Нину и слегка улыбнулся. Все это осталось для него далеко в прошлом. Он не думал, что его слова могут так сильно ее напугать.
— Возможно, в первое время, любила, но не меня, а то, что сама обо мне придумала. Сейчас я понимаю, что мы с Анной никогда и не были по-настоящему близки. У каждого из нас были свои стремления и они, увы, почти ни в чем не совпадали.
И в ответ на ее вопрошающий взгляд пояснил:
— Она была очень одаренной певицей и мечтала о партнере, который мог бы хорошо оттенять ее лучшие стороны, но при этом никогда не пожелал бы превзойти. Очевидно, она решила, что я идеально подхожу на эту роль и, чтобы убедить меня в этом, пустила в ход все допустимые и недопустимые средства. А я попросту увлекся и ничего не желал замечать. Она опомнилась, когда истратила все деньги, которые у меня были, а я не смог получить ангажемент в итальянской опере в Вене.
Теперь он вспоминал о тех временах абсолютно спокойно, а тогда ему казалось, что весь мир вокруг рушится.
Ему тогда не было и двадцати двух (самоуверенный мальчишка!) и он почему-то решил, что сможет легко покорить венскую публику своим свежим и гибким голосом. Они с удовольствием слушали его, но, когда дело дошло до подписания контракта, сказали, что им нужен более зрелый и опытный певец. Они предпочли сорокалетнего неаполитанца Паолини. Тогда Сандро посчитал себя обиженным, ему-то казалось, что он превосходит Паолини во всем! Но потом был им за это даже благодарен. Потому что хороший певец — это не только отличная школа и крепкое горло, это еще и чувства, и жизненный опыт. А разве можно претендовать на что-то, если твои чувства ограничиваются влюбленностью, не прошедшей испытания временем, а жизненный опыт — войной с мачехой?
— Когда я сообщил о своей неудаче Анне, она впервые сказала, что ненавидит меня. — Сандро крепче прижал руку Нины к своей груди. — Она потом частенько повторяла это, но в тот раз мы собрались и пошли в церковь венчаться.
— Но почему? — удивилась Нина. — Разве ненависть, недостаток денег и отсутствие работы — поводы для женитьбы? — Она всегда полагала, что это — препятствия.
— Не понимаешь… — вздохнул Сандро. — Мы были вынуждены. Анна была беременна.
Так вот что он имел в виду под недопустимыми средствами!
Тонкие пальчики дрогнули под его ладонью. Похоже, что сейчас он разрушил еще одну иллюзию, обитавшую в женской душе.
— Может быть, она говорила одно, а думала другое? Иногда женщины так делают. — Нина, даже если и была разочарована, изо всех сил пыталась утешить Сандро, но он только покачал головой.
— Я тоже долго успокаивал себя этой мыслью, думал, она злится из-за того, что беременность помешала ей самой зарабатывать. Тогда уж я готов был терпеть что угодно, лишь бы вернуть хоть что-то из того, что связывало нас первоначально. Однако мои надежды были напрасны. Анна действительно ненавидела все, связанное со мной. Чем дальше, тем сильнее это проявлялось. После родов она не пожелала ни взглянуть на ребенка, ни дать ему имя. А потом она умирала, долго и мучительно, от родильной горячки. Стоило ей ненадолго прийти в себя, как она начинала говорить, что умирает из-за меня и, не будь на этом свете меня, она никогда бы не понесла. Она меня настолько убедила, что я сам поверил в собственную вину. А может, так оно и было?
— О, нет, — прошептала Нина. То, что ей всегда представлялось, как наивысшее женское счастье, другая сочла своей самой большой бедой. Более того, обвинила в этом мужа, забыв, что без Божьей воли ничего не случается.
— Самое ужасное, — сказал Сандро после долгого молчания, — что это, наверное, действительно я убил ее. Не любовью своей, конечно, а желанием угодить. — Он горько усмехнулся. — Я работал, как проклятый, и экономил каждый цехин, чтобы нанять лучшего врача, когда начнутся роды. И я привел эту смерть в свой дом!
— Господи, что ты такое говоришь!
— Это был самый известный профессор в Вене, лучший специалист по женским болезням! И человеком он оказался неплохим, ведь не отказал безродному музыканту! Другие и разговаривать со мной не стали. Разве я мог в нем сомневаться? Я хотел, как лучше, а нужно было звать обыкновенную повитуху!