Монашка не пошла камнем ко дну только потому, что тяжелое шерстяное одеяние надулось пузырем и удержало ее некоторое время на плаву, однако, это не помешало ей наглотаться воды. Вытащив девушку на берег, Даниил Степанович всеми силами пытался привести ее в чувство. Краем глаза он видел, как девчонка, виновница происшествия, выбралась из воды и затерялась среди подружек, окруживших его и молодую монахиню. Старухе Милорадовой, родственнице графа, от пережитого волнения сделалось дурно, граф усиленно обмахивал ее веером своей жены, а сама графиня спешила на помощь спасенной девушке, захватив большую флягу с вином.
Как Данила Степанович ни тряс свою случайную пациентку, девушка никак не приходила в себя. Вино тоже не помогло, она попросту не смогла его проглотить. Приложив ухо к ее груди, Киселев не услышал дыхания, лишь слабое, замирающее биение сердца. Мокрая ткань облепила тело женщины, очертив соблазнительную грудь, тонкую талию, округлые бедра. Красивое лицо, нос с едва заметной горбинкой… мокрые волосы, разметавшиеся по песку… Свой головной убор она потеряла в море. Никогда Киселев не мог примириться со смертью, но сейчас его охватило чувство такой невосполнимой утраты, что он не смог сдержать горестного стона. Снова и снова он пытался уловить ее дыхание, но нет. Девушка умирала. Что же делать?!
Об этом приеме Данила Степанович читал в книгах, говорили, что еще Гиппократ пользовался им, но в действии видел один-единственный раз, когда повитуха оживила младенца, захлебнувшегося материнскими водами. Она несколько раз сильно дунула ребенку в рот, после чего тот закричал.
Терять было нечего. Киселев приподнял плечи монахини, зажал пальцами ее милый носик и, плотно прижавшись губами к ее губам, наполнил воздухом ее легкие. Он готов был делать это до изнеможения, но одного раза оказалось достаточно. Девушка закашлялась и извергла ему в лицо поток теплой соленой воды. Рассмеявшись от радости, он вытер лицо мокрым рукавом и прижал спасенную девушку к груди. И тут же почувствовал, как кто-то колотит его по спине. Удивленно оглянувшись, он обнаружил позади себя старую монахиню, гневно потрясавшую кулаком и призывавшую на его голову кару Господню, если он тот час же не оставит в покое это невинное дитя. Должно быть, она решила, что мерзкий искуситель пытается соблазнить ее подругу.
Данила Степанович подумал было созорничать и поцеловать итальяночку по-настоящему, но увидел, что девушка уже пришла в себя и смотрит на него полными благоговения глазами. Впервые в жизни он узрел в женских очах совсем не то, на что привык обращать внимание. Не симптомы болезней, не следы ночной бессонницы, не признаки нервных расстройств. Чистые карие глаза смотрели на него с таким обожанием, что ему стало неловко. Что он особенного сделал, чтобы заслужить такое к себе отношение? Ведь чаще всего за подобные пустяки люди даже не благодарят.
Осторожно опустив девушку на песок, он обратился к ней с почтительными словами, и, лишь убедившись, что она его хорошо понимает, отошел в сторону. Доброе расположение духа, его практически неизменный спутник, внезапно покинуло Даниила Степановича. Сидя в тени, за скалой, Киселев потягивал вино, заботливо налитое ему Ниной Аристарховной. Больше его не тянуло на детские забавы с кольцами. И вообще, пикник был безнадежно испорчен. Надо же, такая хорошая девушка и монахиня! А тут еще граф вздумал подшучивать:
— Кажется, репутация синьорины безвозвратно испорчена. Теперь, Данюша, как честный человек, ты обязан на ней жениться!
— На монахине? Боюсь, нам тогда не избежать дипломатического скандала, — попробовал отшутиться Киселев и был сражен ответом графини:
— А она вовсе не монахиня, у нее платье иное.
На следующий день Киселев подговорил Нину Аристарховну навестить вчерашнюю утопленницу, на что та, по доброте душевной, сразу же согласилась. Под прикрытием ее сиятельства он без труда проник в кабинет настоятельницы монастыря и выяснил имя своей русалки. А когда графиня представила его, как своего личного врача, получил беспрепятственный доступ в святая святых — монастырскую келью. Через неделю он был уже по уши влюблен и полон решимости воплотить совет графа в жизнь.
Время, которое Данила Степанович выбрал для своих амурных дел, было не слишком удачным. Проект государыни отнимал все силы. Им с графом приходилось постоянно разъезжать по Италии, из-за чего нечастые свидания с Антонелой становились еще более редкими. А тут еще со старухой Милорадовой случилась ностальгия. Могла бы понимать, чем обязана графу, и помочь в трудную минуту, тем более, что сын (молодчина-то какой!) специально ее для этого и прислал. Нет же, ее замучила тоска по березам и гречневой каше! Отъезд Софьи Денисовны поставил их всех в чрезвычайно неловкое положение. Российский консул — фигура слишком заметная для того, чтобы пренебрегать правилами приличия, а оставлять молодую графиню дома одну было бы крайне неприлично. На время отсутствия мужчин графине нужна была компаньонка. И вот тогда Киселев привел Антонелу. Учительница монастырской школы оказалась для них настоящим спасением.
Из монастыря он ее похитил самым примитивным способом: прямо в кабинете настоятельницы, в присутствии оной, предложил руку и сердце. В качестве неопровержимого доказательства своих намерений он представил благословение Ее Императорского Величества, ибо без подобного документа российский дипломат, православный, никак не мог жениться на католичке. Настоятельница изучала грамоту так усердно, будто и в самом деле понимала по-русски. И тут Данила Степанович окончательно сразил ее, предъявив официальное соизволение на брак, полученное от Его Святейшества Папы Римского.
Поскольку до брака невесте предстояло жить в таком почтенном семействе, у настоятельницы не нашлось возражений. У Антонелы тоже. Брак решено было заключить по завершении шелковой эпопеи, чем бы она ни закончилась.
Увы, внезапная смерть графа нарушила их планы. Пожениться — значило обзавестись собственным домом, а разве могли они оставить графиню? Тем более, что именно Даниила Степановича граф назначил своим душеприказчиком.
К счастью, вскоре в Геную прибыл племянник графа. Нина Аристарховна знала его давно и приняла благосклонно, что возродило надежду в душе Киселева. Да и сам новый консул, как-то раз, будучи слегка на подпитии, признался, что не видит своего будущего без Нины Аристарховны. Молодой Милорадов мог бы составить идеальную партию для графини, хоть, по мнению Данилы Степановича, он был довольно нудным и не проявлял даже сотой доли пылкости, необходимой для человека, собирающегося завоевать сердце дамы.
С появлением нового консула пришлось возобновить вербовку шелководов, дело, как считал Киселев, абсолютно дохлое, но уж тут суждения Данилы Степановича никого не интересовали и ему пришлось молча выполнять приказ.
А соображения на этот счет у Киселева были, и они не ограничивались утверждениями о том, что Италия — это рай земной.
Некогда генуэзцы уже жили в Крыму. Феодосия, называвшаяся тогда Кафой, была их главной колонией, но обитали они практически по всему побережью. Колонисты осваивали новые земли, рыбачили, воевали, развивали ремесла, не гнушались даже работорговлей, занимались всем, что приносило доход, но никогда не разводили шелкопряда и не ткали шелка. Почему, спрашивается, если, по мнению царицы, это настолько выгодно? Уж не потому ли, что белого тутовника, необходимого шелкопряду, в Тавриде мало, а растет там преимущественно черная шелковица, вкусная съедобная ягода? Впрочем, Киселев полагал, что такая малость итальянцев не остановила бы. Будь шелководство в Крыму по-настоящему выгодным, они развели бы там белые тутовые рощи, как у себя на родине.
Выставлять напоказ свои воззрения Данила Степанович не собирался. Кто ж у нас прислушивается к голосу разума? Каждый, кто стоит над тобой, считает свои убеждения единственно правильными! Вон граф, попробовал изложить всю правду, и что из этого вышло? Сам не пережил собственной откровенности. Данила Степанович не читал последнего отчета старого консула, но почему-то не сомневался, что граф пришел к тем же выводам, что и он сам, и при этом не побоялся написать канцлеру.