— А администрацию я вообще не понимаю. Чем они руководствуются при выборе репертуара? Уж никак не разумом и не вкусом. Нанимают бездарных композиторов, лишь бы подешевле, а потом удивляются, когда оперу приходится снимать после трех-четырех спектаклей, и обвиняют во всем исполнителей. На этом фоне безголосые партнеры — сущий пустяк.
— Но все это мелочи в сравнении с Моцартом и “Волшебной флейтой”? Я правильно понимаю вас, маэстро?
— Вы хотите сказать, синьора, что узнали произведение по тем нескольким нотам, что слышали у меня дома? Если это правда, то я не достоин такой одаренной ученицы!
— О нет, маэстро, — отвечала Нина, скромно потупившись, — я прочла название на вашей партитуре. Она лежала на рояле.
— Ваша честность, синьора, достойна награды. Вы первая услышите арию Тамино, влюбившегося в изображение на клочке бумаги.
Теперь шутки кончились. Сандро-Тамино пел о красоте женщины, нарисованной на портрете, а Нина-Памина слушала. Откуда Моцарт знал, что через пять лет после его смерти, они встретятся здесь, между горами и морем? И как он сумел выразить звуками то, что они почувствуют?
Тамино заслуживал нежного поцелуя, чем Сандро не преминул воспользоваться.
* Отсюда я бегу прямо к Моретто. Сегодня первая репетиция.
— А как же примадонна? — поинтересовалась Нина. — Неужели ты успел ее полюбить?
Сандро трагически вздохнул:
— Это неизбежное зло, такое же, как публика. Пожалуй, эта певица — единственный недостаток Джованни. Во всем остальном с ним вполне можно иметь дело, у него есть даже одно неоспоримое достоинство.
— Наверное, правильный выбор репертуара? — предположила Нина.
— Нет. Он спокойно относится к моей бороде.
О да, бесспорно, это достоинство! В ту пору, как мода требует гладко выбритых мужских лиц, не каждый импресарио согласится выпустить на сцену бородатого артиста.
— В этом мы с ним похожи. Я тоже совершенно спокойно отношусь к твоей бороде. Когда же премьера?
— Через шесть недель. Планируется всего полдюжины спектаклей. Джованни боится, что наша публика не воспримет австрийскую оперу, и не хочет сильно рисковать. Я думаю, он не прав, потому что Моцарт — лучшее, что есть сейчас в музыке.
Нине стало грустно. Она не сможет присутствовать ни на премьере, ни на одном из спектаклей. Срок траура истечет только к первому мая, до тех пор она не имеет права выезжать никуда.
— Не огорчайся, — попробовал утешить он ее, — у меня там далеко не самая выигрышная роль. Баритону повезло больше, у него и эффекты, и комичные реплики, и нормальная партнерша. Знаешь, роль Папагено Шиканедер писал для себя. Уж он-то постарался! Давай лучше подумаем, как нам провести Антонелу. Я не хочу терять такую замечательную ученицу, как ты.
— А не согласитесь ли вы, маэстро, обучать меня правилам композиции? Я давно мечтаю научиться сочинять музыку.
— Безусловно, синьора! — улыбнулся маэстро. — Тем более, что Господь явно наделил вас искрой гениальности.
Сочинять ведь музыку можно всю жизнь, и при этом никогда нелишне поучиться.
Из палаццо графини Сандро отправился в театр, но быстро добраться туда у него не получилось. Сначала он встретил портшез, из которого, опираясь на трость, вышел его отец.
Последний раз Сандро видел дона Гаспаро в гостиной у Нины. Там старик был при полном параде, набеленный и нарумяненный, в старомодном завитом парике. Теперь же ничто не скрывало его возраста, наоборот, при дневном свете он казался старше своих шестидесяти пяти. Сделанное открытие не прибавило Сандро хорошего настроения.
“Должно быть, Лидия все соки из него выжимает”, - неприязненно подумал он, снимая шляпу и низко кланяясь:
— Добрый день, отец. Как идут дела? — в прежние времена Сандро был уверен, что, кроме дел, его отца ничего интересовать не может, и только когда появилась Лидия, понял, что это далеко не так.
— Неплохо, Алессандро, спасибо. А ты как поживаешь?
— Замечательно, благодарю вас, папа.
— Ты стал частенько бывать на нашей улице.
“Интересно, сам заметил, или, как всегда, слуги донесли?”
— Здесь живет одна из моих учениц.
Все нейтральные темы были исчерпаны, теперь оставалось говорить только о погоде.
— А как твоя дочь? Несколько раз видел ее. Очень милая девушка!
— Благодарю вас, у нее тоже все хорошо. Кстати, если вы не знаете, ее зовут Мария, точно так же, как мою мать. До свидания, папа.
Обойдя портшез, Сандро нахлобучил шляпу и, не оглядываясь, быстро пошел по улице.
“Глупый ребенок. Столько лет прошло, а он так и не повзрослел. Не может простить отцу повторной женитьбы”, - размышлял дон Гаспаро, глядя вслед уходящему сыну. Безусловно, это вина матери. Она испортила его своей чрезмерной любовью! А он теперь то же самое делает со своей дочерью.
Если бы дон Гаспаро мог знать, о чем думает его сын, он был бы крайне удивлен. Сандро думал, что Лидия, пожалуй, здесь не при чем. Отец просто работает слишком много для своего возраста.
Если на протяжении долгих лет Сандро и не мог простить чего-то своему отцу, то вовсе не повторной женитьбы, а скорее его страстной любви ко второй жене, той самой любви, которой, как он полагал, была лишена донна Мария. Долгое время он считал, что был отвергнут Гаспаро вместе со своей матерью, задолго до разрыва, а дурацкое обвинение Лидии послужило лишь поводом, чтобы избавиться от него.
Оставшись вдовцом, с новорожденной дочерью на руках, Сандро понял, что не во всем был прав. Когда все его попытки возродить в Анне угасшую любовь наткнулись на стену ненависти, когда она умерла с проклятием на губах, он задумался.
Мать, без сомнения, любила его, своего сына, но любила ли она мужа? Любила ли она Гаспаро хоть немного? Сандро не знал.
Когда Гаспаро возвращался из конторы, Лидия всегда выходила ему навстречу, но Сандро никогда не видел, чтобы мать встречала отца у двери. Она никогда не подавала ему домашние туфли и халат, как это делала Лидия, и никогда не растирала ему плечи, если он жаловался на боль. Лидию же и просить не нужно было, она автоматически занималась этим, пересказывая сплетни, услышанные за день. И, наконец, у матери с отцом никогда не было общей спальни, в то время, как Лидия не имела отдельной. Поразмыслив так, Сандро признал за отцом право на повторный брак.
Так что дон Гаспаро ошибался. Его сын уже давно вырос. Когда появилась Мара, Сандро понял и то, что отец вовсе не отвергал его. Он смог объяснить себе и необузданную, дикую ревность мачехи, не желавшей делить чувства мужа ни с кем. Но он понял также и то, что мужчина в семье обязан быть хозяином положения.
У Лидии не хватило ума догадаться, что чувства мужчины только усиливаются, когда он видит, как любимая женщина заботится о его ребенке. А Гаспаро не смог ей этого растолковать.
Погруженный в свои мысли, Сандро свернул на лестницу, ведущую вниз, и чуть не столкнулся с Антонелой. Она, в сопровождении повара и русского лакея, возвращалась с рынка. Встреча с красивой женщиной, приветливо улыбающейся, мгновенно сгладила тяжелое впечатление от неожиданного разговора с отцом.
— Послушай, Антонела, — сказал Сандро, когда слуги оставили их наедине, — я ведь знаю тебя давным-давно, а то, как мы познакомились, вспомнил только сейчас. Вы ведь жили здесь, неподалеку, чуть ниже моего дома?
— Да, действительно! — улыбнулась девушка. — Это было так давно! Не думала, что кто-нибудь может помнить об этом.
— Твой отец приходил к моему, они вели какие-то дела, а тебя он всегда приводил с собой.
О, она хорошо помнила те времена! Отец заложил дом у дона Гаспаро, а потом многократно приходил просить об отсрочке платежа по закладной. Шестилетнюю Антонелу в кабинет не допускали, отец оставлял ее ждать под дверью. Там и нашел ее однажды Сандро.
— Ты была маленькая, чуть выше клавесина, в коротком желтом платье, а ноги у тебя были тонкие, как две свечки. Я все удивлялся, как ты на них ходишь? Кто бы мог подумать, что ты станешь такой красавицей!