А ведь вальс действительно очень хорош. Чем больше вчитываешься, тем сильнее очаровывает. Он мог бы иметь успех, если его, конечно, закончить. А для этого достаточно просто гармонически раскрасить мелодию, добавить аккомпанемент. Маэстро задумался.
— А не хочешь ли сделать так? — не отрывая глаз от листка, он коснулся рукой клавиш, и Нина не узнала своей мелодии. Это были те же ноты, ее же вальс, но звучал он теперь совсем по-другому. Музыка ожила, заискрилась. Это было именно то, что она хотела, но так и не сумела найти!
Сандро отложил листок и стал играть двумя руками. Как, оказывается, все ясно и просто! Все, что ранее представлялось туманным и размытым, обрело четкие очертания. То, на что у Нины ушло бы несколько часов, вздумай она довести пьеску до ума, заняло у ее учителя не больше минуты. Теперь, воспользовавшись его помощью, она быстренько приведет свое творение в порядок!
— Жители Вены все поголовно помешаны на вальсе: танцуют и в будни и в праздники, прямо на площадях, — говорил он, продолжая играть. — И я не исключаю, что вскоре весь мир последует их примеру. Под такую музыку невозможно устоять на месте. Как ты его назовешь?
— Не знаю… — она никогда не давала названия своим мелодиям.
— Это ведь весна, правда? — попробовал он ей помочь. — Ранняя весна, теплое солнце, лучи сверкают сквозь ветви, мы стоим под цветущим деревом, а над нами кружатся белые лепестки?
Когда мелодия пришла Нине в голову, она представляла зиму. Белые снежинки танцевали за окном, а в заиндевелых стеклах мерцали отблески жаркого пламени камина.
— Я думала… это снег кружится хлопьями… — прошептала она, пораженная схожестью его ассоциаций, — зима, святки. — И не удержалась. — Боже мой, Сандро, как я хочу снова увидеть зиму! Настоящую! Чтобы снег, мороз, тройка, сани… и поле, без конца и края! Еще бы хоть один разок… Господи, как же я хочу домой!
Сандро перестал играть. Будто порыв ледяного ветра налетел с гор, мгновенно прогнав очарование момента. Глупец! Ты хотел соединить зиму и лето? Пытался спрятать снежинку в ладонях? Но ведь так можно только потерять ее!
— Нет-нет, не слушай меня, — замотала она головой.
— Ты, как и я, — вздохнул он, — не можешь жить взаперти. А тебя столько лет держали в клетке!
“Не жди благодеяний тот, кто сам их не дает”, - грустно подумал Сандро, обнимая Нину. Теперь она позволяла обнимать и целовать себя столько, сколько ему того хотелось, но как же этого было мало! Только отпустив, он сможет ее удержать!
— Я люблю тебя, поэтому ты нужна мне. Я не могу предложить тебе ни титула, ни денег, только мою любовь. И еще могу пообещать, что никогда не стану требовать того, чего ты сама не пожелаешь мне дать.
Он отпускал ее на волю, предоставляя право не просто ответить на его предложение, но самой сделать выбор. Если она выберет путешествие, то они никак не смогут обвенчаться тогда, когда хочется ему, то есть до его отъезда в Милан.
— Возьми меня в жены, Сандро, — сказала она, не поднимая глаз, — но сначала позволь мне съездить домой.
И, как протест на эти слова, во внутреннем дворике раздался резкий хлопок, от которого задрожали оконные стекла.
Нина в испуге отпрянула.
— О, Господи, что это?!
— Это у доктора! — вскочил Сандро. — Там что-то случилось!
Блики огня мерцали в окнах лаборатории. Нина не заметила, как очутилась у входа в апартаменты Киселева, почувствовала только, что Сандро отталкивает ее от двери, и услышала его крик:
— Уходи! Беги вниз! Зови слуг!
Сам он с разгону вышиб дверь плечом и влетел в лабораторию.
На столе, стоявшем в центре комнаты бушевал океан голубого пламени, который Данила Степанович безуспешно пытался потушить собственным камзолом. Лицо доктора и глаза были залиты кровью. Он, скорей всего, толком и не видел горящего стола. Вот и получалось, что, вместо того, чтобы тушить, он еще больше раздувает пламя.
В этот момент в лаборатории появился господин консул. Он тоже заинтересовался необычным звуком, напоминающим взрыв, и пришел выяснить, что бы это значило. Милорадов сориентировался раньше всех, он-то бывал в этой лаборатории неоднократно! Не долго думая, Сергей схватил посудину с дистиллированной водой и выплеснул ее содержимое на стол. Раздалось громкое шипение, горницу заполнили клубы белого пара. Пламя разлетелось в разные стороны и сделалось еще интенсивнее. Часть горящего вещества плеснула Киселеву на руки. Он зарычал от боли и выругался. Нина рванулась на помощь, но натолкнулась на Сандро.
— Вон! — заорал он, указывая на дверь, а потом подскочил к окну, рванул тяжелую бархатную гардину и одним взмахом накрыл горящий стол.
Пламя стихло практически сразу, одинокие брызги, попавшие на пол, догорели сами. Пар потихоньку рассеялся.
Киселев подошел к кожаному креслу, стоявшему в углу и тяжело опустился в него. Ладонью он вытер окровавленное лицо и застонал. Руки его покрылись волдырями, по лицу, из раны на лбу, продолжала струиться кровь, рубашка была вся в подпалинах и кровавых пятнах. Более отталкивающего зрелища Сергею никогда не доводилось видеть. Он скорчился от отвращения, и его стошнило прямо на пол.
Нина продолжала стоять в дверях, испуганно взирая на эту ужасную картину.
— Нина, прошу тебя, — уже совершенно спокойно обратился к ней Алессандро, — найди кого-нибудь из лакеев и пошли за доктором Донати.
Донати пользовал семейство Лоренцини, сколько Сандро себя помнил. Доктор был уже стар, но он жил здесь же, неподалеку.
— Да, конечно, — сказала она и не двинулась с места.
— Пусть хоть заберут отсюда твоего родственника!
Она метнулась по галерее, а через минуту появился Харитон. Охая и причитая, холоп забрал своего хозяина.
Сандро извлек из раны на лбу Киселева внушительный осколок стекла и прижал рану полотенцем.
— Нужно зашивать, — сказал он.
Данила Степанович поморщился:
— Не смогу. Руки… Хорошо, хоть в глаза не попало.
Что это было? — спросил Сандро.
— А черт его знает! Сам хотел выяснить. На Корсике купил у одного аптекаря запаянную реторту. Он сказал, что это, будто бы, очень сильное сердечное средство, привезенное из Алжира. Арабы, будто бы, держат его в секрете, а сами украли у китайцев. Я не сомневался, что тот аптекарь либо сам пройдоха, либо попался на удочку шарлатанов. Я был уверен, что это обычное, хорошо очищенное растительное масло! А оно взорвалось просто оттого, что стояло рядом с зажженной спиртовкой. Мало того, спиртовку вдребезги разнесло!
— Так это спирт горел?
— Да.
— А вещество?
— Думаю, оно испарилось. К счастью! Уж не знаю, какое оно лекарство, а оружие — страшное. Несколько унций вон какой беды наделали!
Сандро молча слушал. А что тут можно было сказать? Кровотечение из раны потихоньку прекращалось. Полотенце теперь намокало не так сильно, как несколько минут назад.
— К сожалению, не могу сейчас пожать вам руку, продолжал Киселев. — Но, благодарен. И буду помнить!
Видимо, ему сейчас легче говорить, чем молчать, подумал Сандро.
— А я-то, дурак глупорожденный, — внезапно рассмеялся доктор, — всю вашу музыку за чистую монету принимал!
— Ого! Да ему гораздо хуже, чем кажется на первый взгляд! В ином случае он не стал бы выкладывать все, о чем думает. Он же дипломат!
— Как раз перед вашим взрывом синьора Нина согласилась стать моей женой, — прояснил ситуацию Сандро.
Это вызвало новый приступ веселья у Киселева.
— Ах, молодец-то какой! Умыкнул графинюшку! — хохотал он, а из глаз текли слезы. — Всех обошел! Вот тебе и музыка!
Буйство его кончилось так же внезапно, как и началось. Он подул на ожоги и поморщился.
— Больно? — Сандро с удовольствием помог бы доктору еще чем-нибудь, вот только не знал чем.
— Огнем горит, — пожаловался Киселев.
— Я послала за Донати, — послышалось от двери. Нина снова появилась на пороге, но заходить в лабораторию не стала.