— Графинюшка, ангел мой, — обратился к ней Данила Степанович. — Сейчас Антонела воротится. Вы уж ее подготовьте… — он протянул пред собой изуродованные руки. — Скажите, мол, ничего страшного, до свадьбы заживет! Ну, мне ли вас учить!
Но Антонела свадьбы ждать больше не стала, как и не стала ожидать прихода доктора Донати. Она сама наложила на рану шов, сделала перевязку и смазала обожженные руки Данилы Степановича гусиным жиром. Уложив его в постель, она вышла в салон к хозяйке.
— Простите меня, синьора графиня, — сказала она, глядя Нине в глаза, — но, как только Даниеле поправится, мы поженимся.
Нину могла расстроить болезнь Киселева, но никак не такое решение. Она обняла подругу и пожелала ей счастья. А когда Антонела ушла, возвратилась к клавесину.
Листок с незаконченной пьесой лежал на инструменте. Нина попробовала наиграть мелодию так, как показал Сандро. “Неужели это я сочинила?” — удивилась она. Затем обмакнула перо в чернильницу, немного подумала и сверху, большими буквами, вывела: “Весна”.
Возможно, когда-то это и была зима, но лишь до той минуты, пока не появился маэстро.
Ах, если бы кто-нибудь мог узнать, какие чувства обуревали Сандро, когда он пришел домой! На его камзоле красовалась большая дыра с обгорелыми краями, очевидно, и туда попал пылающий спирт. Манжеты испачкались в крови, кружева на них слиплись. Он скинул камзол, отстегнул грязные манжеты и устало опустился на кровать.
Подумать только, этот день мог стать самым счастливым в его жизни! “Возьми меня в жены”, - сказала она, а потом все испортила! Рассердил ли Сандро такой ответ? Да, безусловно! Обладатель заветного согласия был чертовски зол! Не только на Нину, на себя тоже. Его злило ее упрямство, обижало такое отношение. Вместо медового месяца ему предлагалось еще неизвестно сколько времени провести в томительном ожидании! И все это в благодарность за его уступчивость. Ну, неужели она не понимает, насколько сильно это его задевает! Он уже сожалел о том, что дал ей такое опрометчивое обещание. А она-то какова! Ни минуты не подождала, с истинно женской хитростью тут же им и воспользовалась!
Он лежал на кровати, проклиная женское коварство, когда внизу что-то с грохотом свалилось. Выйдя из своей спальни, он обнаружил дочь, стоявшую посреди рассыпанной кучи нотной бумаги. В последние месяцы Мара подрабатывала перепиской нот для оркестра Моретто и сейчас, видимо, уронила пачку бумаги, которую несла к себе в комнату. В руке она держала сломанную свечу, погасший фитиль которой струился дымком. В чулане, где она брала бумагу, всегда было темно.
— Осторожнее с огнем, Мария! — рявкнул Сандро, — Мне сегодня только еще одного пожара недоставало!
— А где был пожар? — спросила она, поднимая на него взгляд. — Что это с тобой? Ты что, порезался?
— Доктор твой любимый порезался! А потом чуть не сгорел!
Чего это он раскричался на ребенка? Ничего ведь не случилось!
Сандро помог дочери собрать бумагу и рассказал историю пожара. Но она расставила в ней свои собственные акценты.
— Что, он так и сидел посреди своей блевотины? — спросила она про Милорадова. — Так ему и надо!
Но на этом ее злорадство закончилось. Теперь она говорила о том, что нужно навестить синьора Даниеле. Что же отнести ему в подарок? В отличие от Сандро, сладкого доктор не любит, а на что-нибудь другое фантазии у нее не хватало.
— Я дам тебе бутылку вина, — сказал Алессандро, решая тем самым все проблемы. — Только подожди, передашь графине записку.
В самых изысканных выражениях синьор Лоренцини поблагодарил ее сиятельство за оказанную ему честь и сообщил, что в ближайшее время они не смогут увидеться из-за его чрезвычайной занятости, поскольку, в качестве свадебного подарка он желает преподнести ей путешествие на родину. Отпускать ее одну он не собирался.
Ссылка на занятость не была ложью, как и не была мелкой местью обиженного мужчины. Он, как мог, постарался объяснить это Нине. Его действительно приглашали выступить на одной из вилл недалеко от города. Ехать туда Сандро не очень хотелось, ибо хозяин виллы слыл типом, ничего не понимающим в музыке, и, к тому же, отличался скупостью. Но у Сандро не было иного выхода. Сейчас, ради того, чтобы заработать деньги, необходимые для поездки в Россию, он готов был даже переписывать ноты вместе с Марой. Ему нужна была кругленькая сумма, получить которую в такой короткий срок было практически невозможно. Правда, у него оставались еще две поездки, в Парму и Турин.
А счастливая невеста так и не поняла, что возлюбленный на нее обиделся. Она была несказанно довольна тем, что он согласился ехать вместе с ней.
В тот же вечер Нина объявила Сергею Андреевичу, что с удовольствием отправится в Севастополь на “Борисфене”, но в пути у нее будут сопровождающий и наперсница. Милорадов не возражал. Ей нужна свита? Бога ради! Пусть берет кого угодно. Корабль большой. Сам он был рад тому, что она не вспоминает о приключившемся с ним в лаборатории конфузе и постарался скорее закончить разговор.
С Ниной о пожаре Сергей говорить боялся, а вот Киселева счел должным попрекнуть:
— Доигрались вы, Данила Степанович, с вашей алхимией! Чуть палаццо не сожгли! А все почему? Гордыня одолела! Двум господам служить пожелали! Вот и вышло, что меня в такой ответственный момент без помощи оставили. Непорядок это. Не для того Короне на верность присягали! Вы же своей глупостью Россию позорите!
— Да неужто? — скривился Киселев. А про себя подумал: “Раз ты так, то и я отвечу тем же. Не скажу тебе про графиню и Лоренцини!”
Теперь, из-за отъезда графини, свадьбу откладывать было невозможно. Непозволительно было Киселеву, как новому российскому консулу, жить невенчанным в одном доме со своей невестой, да еще без хозяйки. Полного выздоровления жениха не стали ждать ни он сам, ни Антонела. Они обвенчались двадцать пятого мая в присутствии Сергея Милорадова и Гаспаро Лоренцини. Сандро в это время в Генуе не было. От него и синьорины Марии новобрачным принесли поздравление и большой букет белых роз.
К тому, что Фортуна — дама непредсказуемая, Сандро уже давно привык, но она все равно, с завидным упрямством, продолжала демонстрировать ему свой скверный характер.
Тот тип, который не мог отличить клавесин от барабана, а тенор от баса, оказался вовсе не скупердяем. За концерт на его вилле Сандро получил пятьдесят дукатов. Окрыленный, он возвратился в Геную, а затем отправился в Парму. Там его постигло первое разочарование. Одного из вельмож, которые приглашали его, вообще не оказалось в городе. Другой откладывал концерт в течение четырех дней, а третий долго тянул с оплатой, выжидал, сколько заплатит второй, чтобы, не приведи Господи, не дать лишнего.
Каждый день Сандро писал Нине письмо, а, возвратившись домой, нашел ровно столько же ее ответов. О, как ему было приятно! Ведь он рассчитывал получить по приезде всего одно признание в любви.
Сандро так спешил увидеть свою невесту, что не распечатал ни одного послания.
— О чем же ты мне писала? — спросил он при встрече.
— Там нет ничего такого, что я не хотела бы говорить тебе каждый день, — ответила она с улыбкой, обнимая его.
— Тогда говори, — потребовал он. — А письма я не буду сейчас читать. Возьму с собой в Турин.
О том, что в Парме он заработал слишком мало, Сандро Нине не сказал. Уж в Турине-то должны прилично заплатить. Ведь там княжеская свадьба!
Но в Турине получилось еще хуже, чем в Парме. Бракосочетание состоялось вовремя, но Алессандро там вообще не заплатили. Он попытался добиться аудиенции у князя, пригласившего его, но ничего не вышло. Изо дня в день ему говорили, что Его светлость занят и никого не принимает.
Путь домой предстоял неблизкий, у Сандро больше не было времени ждать.
— Оно понятно, что князь занят, и ясно чем, но ведь и совесть иметь нужно! — сказал он на прощание обер-церемониймейстеру Его светлости.
По пути домой Сандро даже представить себе не мог, как скажет Нине, что вернулся ни с чем. Ему нужны были еще хотя бы двести дукатов. Но где их взять? Неужели все-таки придется идти к Гаспаро и сознаваться в своей полной несостоятельности или запускать лапу в приданое дочери?!