Уже смеркалось, когда они въехали в город. Сандро отослал Мару домой, а сам поспешил в графский палаццо.
Русский лакей, стоявший у двери, не пустил его дальше порога, объявив, что графиня в столь поздний час изволит почивать. Нужно сказать, что слуга Милорадова оказался способнее своего господина и вполне сносно освоил итальянский. По крайней мере, Сандро его понял.
— В таком случае, я хотел бы видеть доктора или синьору Антонелу! — Сандро не собирался уходить, не достигнув желаемого.
Но тут появилась графиня собственной персоной.
— Алессандро, наконец-то! Корабль уже почти неделю стоит в порту. Отплытие завтра в полдень!
— Ступай к хозяину, Харитон, — велела она лакею. — Я сама провожу гостя и запру дверь!
Однако Харитон свое дело знал туго. Как только хозяйка и учитель вошли в гостиную, он на цыпочках прокрался к двери и приложился ухом к замочной скважине.
Итальянец был возбужден, он говорил хоть и громко, но очень быстро. Единственное слово, которое Харитон понял совершенно отчетливо, было “soldi”. Графиня, кажется, пыталась успокоить своего гостя, но, не более чем через четверть часа, тот вылетел из палаццо, как ошпаренный. Харитон подождал, пока Нина Аристарховна удалится к себе, вылез из-за портьеры, за которой прятался, и побежал докладывать хозяину.
- “Деньги”, говоришь? — усмехнулся Сергей Андреич. — И убежал так, будто за ним сто чертей гнались? Ха! Чего и требовалось!
То, что Сандро ничего не заработал, Нина поняла еще до того, как он открыл рот. Мечта рухнула. Он никогда не согласится плыть в Россию за ее счет. Нина и уговаривать его не стала бы. Но даже если бы и уговорила, то как они вернутся обратно?
Наверное, у нее все было написано на лице. Он схватил ее в объятия и стал горячо уверять, что еще не все потеряно, что к утру он найдет деньги. Должно быть, его возбуждение передалось и ей, потому что она перестала понимать его слова, чувствовала только прикосновения горячих ладоней. Она приникла к нему всем телом, забыв о том, что одета лишь в ночную сорочку и пеньюар. Ей все равно было, о чем он говорит, только бы не молчал и не выпускал из этого сладкого плена. Каким-то образом его рука оказалась у нее на груди. Нина заметила это, но ничего не сделала, чтобы предотвратить покушение. Теперь его пальцы ласкали нежное полушарие, едва прикрытое тончайшим шелком. Желание, о существовании которого Нина лишь смутно догадывалась, парализовало ее. Сейчас, если бы Сандро потребовал, она отдалась бы ему прямо здесь, в гостиной, на ковре. Но он внезапно отпрянул. Глаза его пылали, руки дрожали.
— Встретимся завтра на корабле, — проговорил он и быстро вышел.
Спустившись вслед за ним, Нина закрыла дверь и медленно направилась в свою спальню. О, она понимала, почему он убежал, и не знала, благодарить или проклинать его за это. Огнедышащий змей, выпущенный им на свободу, продолжал раздирать ее тело.
Спать Нина не могла. Что же она делает с Сандро, с собой, с ними обоими! Ведь, не упрись она в своем желании, они уже давно могли бы обвенчаться!
И только под утро она догадалась, где он собирается взять деньги.
Ни в коем случае нельзя притрагиваться к приданому Марии! Нина сама была бесприданницей, она хорошо знала, как это несладко. Приданое обеспечивает девушке право выбора, а значит, дает надежду на счастливое замужество. Да он совсем потерял голову, если ради женской прихоти согласен пожертвовать счастьем дочери! Нужно немедленно его остановить!
Пока Сандро бежал домой, голова его остыла. Он спланировал каждую свою минуту вплоть до отплытия. Спать сегодня ночью не придется.
— На этот раз тебе всего три послания, — объявила Мария, — Два обычных и один пакет, довольно тяжелый. Паола положила их на бюро.
Два письма были от Нины. Последнее датировалось нынешним утром. Любовь, тревога, просьба прийти в любой час, когда бы он ни вернулся, независимо от результата поездки. Она предчувствовала неудачу, но все равно беспокоилась и ждала!
Большой пакет сопровождала записка, в которой говорилось, что ее сиятельство графиня Милорадова отныне не нуждается в услугах синьора Лоренцини, ибо больше не желает брать уроки музыки. Она благодарит маэстро за то, что он уделил ей так много времени и посылает сумму, способную, по ее мнению, вознаградить его за потраченные усилия. К записке прилагался кошелек с двумя сотнями дукатов.
Сначала Сандро не понял в чем дело. Но потом обратил внимание на то, что записка составлена по-немецки. Что за чушь?! Кто-то пытается уверить его, что это прислала Нина?
Он откинулся в кресле и расхохотался. Ну, понятно кто это! Господин Милорадов!
Случись такое вчера, Сандро до утра лишился бы сна. Сомнения замучили бы его. Но сегодня, после того как он держал ее в объятиях, трепещущую, такую покорную, подобная хитрость могла только рассмешить. Вот они, недостающие деньги! Синьор консул пожелал отблагодарить учителя музыки? Как мило с его стороны!
На рассвете Сандро отыскал в порту российский корабль, переговорил с капитаном и внес необходимую плату за себя, свою дочь и синьору графиню.
Илья Тимофеевич Тихонов, капитан “Борисфена” был несколько удивлен таким поворотом дел. Ему полагалось доставить в Севастополь дипломата и колонистов. Здесь, в Генуе, ему сообщили, что с консулом поплывет дама, которую сопровождают лакей и горничная. Плату за них вносить никто не собирался. Да этого и не требовалось. Консул мог везти, кого пожелает, раз уж корабль предоставлен в его распоряжение, а тут нате вам! Выходит, графиня плывет вовсе не с консулом? И вовсе не лакей ее сопровождает. Ибо ни один генуэзец не станет приветствовать лакея низким поклоном. Этому же, синьору Лоренцини, пока он шел по пристани, поклонились не менее пяти раз. И дочь его совсем не горничная, хоть ее и попросили разместить рядом с графиней, больно уж молода и беззаботна. Что-то вы напутали, господин Милорадов. Нужно предупредить стюарда, чтобы стол в кают-компании накрывал не на четыре персоны, как предполагалось, а на шесть.
Позевывая, ввиду раннего часа, Илья Тимофеевич отправился вносить в бортовой журнал соответствующие записи.
Отправив Мару на “Борисфен”, Сандро решил еще раз заглянуть к Нине, но в палаццо ему сообщили, что графиня, синьор консул, а также господин Киселев с супругой отправились в порт.
Солнечное летнее утро царило на улице, где прошло детство Алессандро Лоренцини. Когда-то, в такой же прекрасный день он уже покидал Геную, отправляясь в добровольное изгнание. Вот и не верь после этого, что жизнь — спираль. Сейчас он стоит на один виток выше, а в остальном, все то же самое. Тогда ему тяжело было уходить, и теперь он не мог избавиться от ощущения, что забыл что-то очень важное.
Он попытался преодолеть тягостное чувство и сделал несколько шагов по направлению к порту, но остановился, а потом решительно свернул к дому отца.
Нет, откладывать больше нельзя! Отец стар. Как знать, не будет ли на следующем витке слишком поздно?
Швейцар торопливо распахнул перед ним дверь и застыл в почтительном поклоне:
— Добрый день, синьор Алессандро!
— Дома ли синьора, Луиджи? — поинтересовался гость.
— О, да! Сейчас я спрошу, может ли она вас принять.
Луиджи исчез и больше не появился. Вместо него вышла сама Лидия.
— Я пришел… как ты и просила, — развел руками Сандро вместо приветствия.
Она молча смотрела на него, не зная, что сказать. Слишком уж неожиданным оказался этот визит. Наконец промолвила:
— Дон Гаспаро в конторе. Сейчас я пошлю за ним.
— Не нужно! — Сандро сделал запрещающий жест. — У меня мало времени. Я уезжаю. В полдень уходит мое судно. Я сам зайду к отцу, но сначала хочу выполнить условие. Прощаешь ли ты меня, Лидия так, как я прощаю тебя?
На ее лице ничего невозможно было прочесть.
— Я не испытываю к тебе никаких нежных чувств, — продолжал он, — и тебя не прошу любить меня. Но я простил твою клевету и хочу получить прощение за тот страх, что, по моей вине, ты пережила тогда и продолжаешь испытывать сейчас.