Она невольно поднесла руки к горлу.
— Да, я прощаю тебя… — прошептала она.
— Вот и хорошо, — Сандро улыбнулся сначала вымученно, а потом по-настоящему, искренне. — Господи! Как это было трудно! Но сейчас мне действительно хорошо! Я несказанно рад, что ты больше не будешь шарахаться от меня при каждой встрече.
Так они и стояли, Сандро у двери, а его мачеха на лестнице. Он уже получил все, за чем приходил. Теперь можно было идти к Гаспаро.
Но неожиданно Лидия улыбнулась ему в ответ:
— Я тоже рада, — проговорила она. — Наконец все встанет на свои места, и ты по праву займешь то место, которое тебе полагается! Твой отец будет счастлив.
— Ты не поняла, Лидия, — остановил ее Сандро. — Я пришел вовсе не за этим. Я и так занимаю то самое место, которое мне определено. Ничего не изменится.
— Но почему?! Разве тебе нравится быть бедным, несчастным и одиноким?
— Одиноким? — удивленно переспросил он и отрицательно покачал головой. — Нет, я никогда не чувствовал себя одиноким. У меня всегда была семья. И счастье — любопытная вещь, оно одновременно и есть, и нет. Разве ты, Лидия всегда во всем счастлива или несчастна?
Лидия с удивлением слушала пасынка. Тот ли это мальчишка, который доводил отца до бешенства своей неуправляемостью? Который мог запросто убежать и не показываться дома два дня только потому, что мачеха нечаянно пролила кофе на его ноты?
— Но самая интересная категория, — продолжал Сандро, — бедность. Знаешь, что я понял? Бедность — это состояние души, а не количество денег в кошельке. Можно сидеть на мешке с золотом и чувствовать себя бедным. А я вовсе не беден. Просто иногда мне не хватает денег. А у тебя разве так не случается?
Точно! Не далее как вчера утром, Лидия упрашивала дона Гаспаро купить ей новую бриллиантовую диадему, а он сказал, что у них пока мало денег.
— Хм! — задумчиво произнес Сандро. — Ты даже не представляешь, Лидия, как я тебе благодарен.
— За что? — удивилась она.
— Не будь тебя, я никогда не стал бы тем, кем я есть!
Он с безупречной вежливостью поклонился мачехе, надел шляпу и взялся за ручку двери.
— Прошу тебя, береги Гаспаро, — сказал он и вышел.
Алессандро разминулся со своей невестой случайно. Когда он стучал в дверь ее палаццо, она сбегала по длинной лестнице, ведущей к его дому. Там Нине открыла Паола, та самая служанка, что любила иногда заглянуть на дно бутылки.
— Синьор и синьорина уехали рано утром, — сообщила она.
На корабле Сандро тоже не оказалось. В каюте, отведенной для женщин, сидели только Мара и Антонела.
— Помощник капитана такой милый, — щебетала Мара, — он мне руку поцеловал, будто я знатная дама, и так смешно назвал: “ба-рыш-ня”, это по-русски. Похоже на кличку кошачью, правда?
— Да, немного. Интересно, что это значит? — вторила ей Антонела.
— Это значит — “синьорина”, - перевела Нина. Ей не хотелось сейчас слушать болтовню подружек.
Корабль был замечательным, красивым, идеально чистым, но почему-то, попав сюда, Нина почувствовала себя неуютно.
— Я пойду еще погуляю, — сказала она. Больше всего она хотела встретить Сандро и попросить его отказаться от ее глупой затеи.
В конторе, располагавшейся недалеко от порта, было шумно. В большом помещении, через которое надо было пройти, чтобы попасть в кабинет отца, толпились грузчики, сновали клерки, три писаря что-то усердно переписывали, не обращая ни на кого внимания. Никто из этих людей Сандро не знал, так что возвращение блудного сына фанфарами не сопровождалось.
У самой двери ему неожиданно преградил дорогу молодой приказчик:
Извините, синьор, туда нельзя. Дон Гаспаро занят с синьором Ломми, даже меня не допускают, а ведь я — помощник счетовода.
Вот с Ломми Сандро был знаком, тот уже лет тридцать был бухгалтером у Гаспаро.
— Давайте договоримся, — предложил Сандро, — если Гаспаро и Ломми в течение пяти минут вышвырнут меня из кабинета, я клятвенно пообещаю вам, что больше никогда в жизни не переступлю этого порога.
— Не сомневаюсь, что так и будет, — ответил страж, но отступил в сторону. Почему бы не поразвлечься, если посетитель сам нарывается на неприятности?
Однако, к удивлению приказчика, через минуту из кабинета вылетел вовсе не нахальный визитер, а сам синьор Ломми. Лицо бухгалтера покрывали красные пятна. Он замахал руками, отгоняя помощника от двери, а потом сел за стол и долго не мог найти карандаш, хоть тот и находился, как всегда, у него за ухом.
— Я что, похож на привидение? — спросил Сандро, когда бухгалтер спешно ретировался, прихватив свои гроссбухи.
— В некотором роде, — ответил дон Гаспаро, указывая сыну на кресло, из которого только что выскочил Ломми. — Никто уже тебя не ждал. Кроме меня, пожалуй.
Сандро молча сел. Отец не требовал соблюдения ритуала. Все решилось, как только провинившийся сын появился в дверях. Так бывало всегда, сколько Сандро себя помнил. Гаспаро знал, если уж Алессандро пришел просить прощения, значит это ему чего-то стоило. Однако на веру старик никогда ничего не принимал и сейчас пожелал убедиться, что его условие выполнено.
— Как там Лидия? — спросил он.
Сын пожал плечами:
— Как всегда. Неотразима даже в такую рань. Я сказал ей, что уезжаю, но слез не дождался.
— А куда ты едешь?
— В Россию.
— Надолго?
— Новый сезон собираюсь начать в Милане.
У дона Гаспаро отлегло от сердца. Милан тоже не близко, но все же, это не Россия.
— Тебе, наверное, нужны деньги?
— Нет!
По тому, как сжались длинные пальцы Сандро с идеально отполированными ногтями, дон Гаспаро понял, что сын сильно задет этим вопросом.
— А еще, какие планы? — поторопился спросить он.
— Собираюсь жениться.
Гаспаро никак не прокомментировал сие откровение, не спросил даже, кто невеста Алессандро. Вместо этого он повернулся к сыну спиной, открыл несгораемый шкаф и стал вытаскивать из него бухгалтерские книги, документы и ценные бумаги.
— Куда же оно подевалось, — бормотал он при этом, — видел же совсем недавно!
Наконец, он нашел, что искал, выудил из глубины сейфа запыленную бархатную коробочку и протянул ее сыну:
— Вот, возьми. Оно твое.
В коробочке лежал перстень с бриллиантом такой величины, какой Алессандро видеть еще не доводилось.
— Я купил его для твоей матери, но не успел ей даже показать, — вздохнул дон Гаспаро. — Твоей невесте, оно, возможно, будет немного велико, но любой ювелир легко исправит этот недостаток.
— Спасибо, папа, — пробормотал Сандро. Он был озадачен. Гаспаро не отдал такой бриллиант Лидии! Что бы это значило? — Могу ли я у вас спросить?..
— Слушаю тебя, Алессандро, — с готовностью откликнулся отец.
— От чего умерла моя мать?
Сандро хорошо помнил, что еще утром она была совершенно здорова, к вечеру — тяжело больна, а еще через день умерла, не приходя в сознание.
— Видишь ли, Сандро, пока ты был маленьким, она не хотела иметь других детей. Ты, такой умный и талантливый, вполне удовлетворял все ее желания. Но однажды она испугалась…
— Что я вырасту и лишусь голоса?
— Да… что ты вырастешь.
Теперь Сандро начинал понимать, а дон Гаспаро продолжал:
Она была беременна. Доктор сказал, что ребенок расположился неправильно, не там, где нужно. Это ее и погубило.
— Моя жена умерла от родильной горячки… — пробормотал Сандро. Выяснилось, что у них с Гаспаро гораздо больше общего, чем казалось на первый взгляд.
— Зато у тебя прекрасная дочь! Да и мне, как я теперь понимаю, жаловаться не на что!
Эта завуалированная похвала, была единственной, которую Сандро когда-либо слышал от своего отца, но и она далась Гаспаро с трудом. Он снова отвернулся от сына и стал складывать в сейф бумаги, которые перед этим вытащил. Потом положил на стол суконный мешочек, в котором обычно хранил наличные деньги и сказал:
— Здесь сто семьдесят дукатов. Больше у меня сегодня нет. Прошу, возьми это в подарок, если не для себя, то для Марии. Пожалуйста.