“Моя вина, — подумал фон Моллер, — нужно было не слушать Милорадова, а позволить им свидеться”.
— Со мной поедешь? — Увезти Сандро Карлу Ивановичу было жизненно необходимо. — Тебе нужен врач, а мне, чтобы ты засвидетельствовал, что сам, по собственной неосторожности, свалился за борт.
— Дружка спасаешь?
— А чего его спасать? Он, как всегда, сухим из воды выйдет. Это мне взыскание грозит. За то, что пассажира прошляпил!
— Пассажира? — удивился Сандро. — Не заключенного?
— Об аресте никто не знает! Милорадов передумал.
Смотрит подозрительно, не верит.
— Слова дворянина будет достаточно? — фон Моллер начал терять терпение. Сказал же, что ничего не грозит, так чего еще нужно?
— Да, — после короткого раздумья согласился Сандро.
— Так собирайся!
— А у меня ничего нет. — Насмешливая улыбка тронула бледные губы. — Ничего, кроме признательности хозяевам!
Надо же! Еще и к словам придирается!
Через полчаса пролетка мчалась обратно в Севастополь, вот только вместо Ирины Стефанидес фон Моллер увозил к себе ее неразделенную любовь.
Вопросы камнем лежат на сердце, а спросить — язык не поворачивается. Как Милорадов завлек ее? Силой, обманом, хитростью? Как далеко он способен зайти в этом безумии? И как долго она сможет противостоять ему? Фон Моллер знает о Нине то, о чем Сандро может только догадываться.
Наконец он решился:
— Как она, расскажи. Как перенесла все это?..
Сандро подразумевал посягательства Милорадова и все такое, но фон Моллер понял иначе.
— Все не верила, ждала, что тебя найдут. Когда не нашли, от горя будто окаменела.
Да, приятного мало. Лоренцини молчит, переживает. А чего ожидал?
— Как он смог удержать ее? Чем мотивировал? — Сандро хотел знать, чего еще можно ждать от Милорадова, без этого Нину не выручить.
Но фон Моллер смотрит с недоумением:
— Кто ж ее удерживал? Сама осталась!
Лоренцини буквально подпрыгнул на сидении:
— Как сама?! Почему?! С ним?!
Ну, прямо венецианский мавр, такие страсти! Попадись ему Милорадов, небось, раздавил бы, как муху. И не поверишь, что сам еле дышит.
Трагедий Шекспира разыгрывать не будем, решил Карл Иванович. Лучше разберемся сразу.
— Чего-то ты, друг мой Алессандро, не понял, — насмешливо протянул он. — Не с ним, а с тобой! Ты что, хотел, чтобы твоя жена преспокойно отправилась домой, в то время как тебя нарядили в кандалы? На следующий день после свадьбы? Где же ты таких женщин встречал? Или не знаешь их совсем?
Вот тут фон Моллер попал не в бровь, а в глаз, хоть сам и не понял этого. Однако его насмешка возымела действие. Сандро успокоился.
Карл Иванович продолжал рассказ:
— Она же готова была за тобой по воде бежать, еле удержали! И за то, что кормили тебя нормально, ее благодари. Если бы не Нина Аристарховна, кто бы об этом думал?! Не до тебя было! У нас во время боя почти весь харч пропал, а деньги на ремонт ушли. Кто бы арестантов мясом потчевал? Для команды не хватало! Она же сказала, что сама есть не будет, если тебе не дадут. Вот так! Милорадов, сукин сын, и тот смирился! А что уехала с ним, так выхода иного не имела. Он же ей как-никак родственник! Осталась же без денег, в одном платьице, а он обещал домой отвезти, как только свои дела уладит.
— Не нашла моих нот…
— О нотах не знаю, может, сгорели.
— А что же в Геную не написали?
— Я сам, лично, писал. Господину Киселеву! Батюшке твоему, уж извини, не смог. Рука не поднялась. А ему написал. По сей день ни ответа, ни привета.
Ответ Киселева, вместе с письмом Гаспаро и деньгами Сандро получил еще неделю назад, они пришли на имя Дмитрия Стефанидеса. Синьор консул специально не отвечал фон Моллеру, ибо знал, что Сандро жив, а в письме нужно было солгать. Киселев, разумеется, и предположить не мог, что Нина уедет с Милорадовым еще до того, как Сандро даст ей знать о себе.
Джон Маклорен, в обиходе Иван Иванович, был человеком, лет семидесяти. О его старческих причудах и грубоватых солдатских шуточках среди офицеров ходили легенды, но он всегда считался лучшим врачом в Севастополе. Лучше старика-шотландца Лоренцини никто не поможет. Фон Моллер был убежден в этом так же твердо, как и в том, что у “Борисфена” две мачты.
Оставив Сандро у себя дома, Карл Иванович немедля отправился на высокий берег Южной бухты, в новый госпиталь, за доктором.
— Вот и молодой бездельник фон Моллер! — провозгласил Иван Иванович так, будто ждал Карла всю жизнь.
Карл не считал себя молодым, разве что в сравнение с самим доктором, но в остальном, как честный человек, не мог с ним не согласиться.
— Брага или женщины?! Что погубило ваше здоровье?
— Упаси Бог, Иван Иванович! — ужаснулся фон Моллер. — Я невинен, как младенец! И, надеюсь, так же здоров.
— Это ненадолго, — пообещал Маклорен, — с вашими-то способностями!
— Месяц уж в рот не беру, и, вообще, — жениться собираюсь, — ответствовал визитер.
— Кто ж на сей раз ваша избранница? — поинтересовался доктор.
— Афродита! — сообщил фон Моллер свою тайну.
— А уж не белая ли горячка у вас? Такое случается с теми, кто пил без удержу, а потом вдруг бросил.
— Ну вот, — обижено развел руками Карл Иванович, — скажи людям правду, ни за что не поверят.
Сюда, до Южной бухты и Корабельной слободки, еще не докатилась весть о том, что у фон Моллера большие неприятности. Потому Карл и не стал посвящать старика в подробности, сказал только, что у него живет друг, которому требуется помощь и что друг этот не российский моряк, а значит, в госпиталь его везти нельзя.
— Поставьте его на ноги, и я в долгу не останусь, — попросил он под конец.
Трясясь рядом с Карлом в пролетке, старик отпустил еще несколько шуточек по поводу неустойчивых нравов современной молодежи, из-за чего, собственно, он и не может спокойно умереть в своем кресле. Он полагал, что “друг” фон Моллера, скорее всего не друг, а подруга. Но как только Маклорен увидел Сандро, его юмор куда-то исчез.
Сначала они долго беседовали. Старик выспросил у Лоренцини все. И про нервные потрясения, и про переохлаждение и про род занятий. Выведал, зачем и с кем он приехал в Россию, поинтересовался, чем Сандро болел в детстве, а затем внимательно выслушал все, что тот мог вспомнить о своей нынешней болезни.
Наконец Маклорен приступил к осмотру. Он долго выбивал дробь на груди у своего пациента, мял ему живот, прикладывался пальцами к спине и заставлял произносить слова, содержащие звук “р”. Затем бесконечно долго слушал сердце, смочив предварительно водой густую поросль на груди Сандро, и не менее долго — дыхание. Потом достал из саквояжа какой-то пузырь и велел надуть одним выдохом.
— Очень сильное сердце, — сделал вывод доктор через полчаса после начала осмотра, — и замечательные легкие!
Затем он долго жевал собственные губы, а еще минут через десять сообщил:
— Пожалуй, это была не чума.
Фон Моллера так и подмывало сказать, что даже он об этом догадался.
— Здесь болело? — крючковатым пальцем доктор очертил четкую границу на ребрах Сандро.
— Да, — тихо подтвердил тот.
Доктор принялся складывать в саквояж свои инструменты.
— Ну что ж, — сообщил он, полюбовавшись еще раз на надутый Сандро пузырь, — вы счастливчик, юноша!
Фон Моллер скрипнул зубами. Ну и любит же старик тянуть кота за хвост! Всю душу вымотает, пока скажет в чем дело.
— Вы, мой дорогой, у меня третий!
— Третий кто? — спросил Сандро.
Этого старик и ждал. Он хотел, чтобы интерес проснулся в самом пациенте, потому и не обращал внимания на нетерпение фон Моллера.
— Третий пациент, который выжил после крупозного воспаления легких. Остальные не перенесли кризиса или не дожили до него.
— А много вы их видели, таких? — спросил Карл Иванович.
— Да десятка три, пожалуй, будет! И друг мой покойный, адмирал Макензи, среди них.
Томас Макензи, первый командующий Черноморской эскадрой и Севастопольским портом, фактический основатель города, умер тому уж одиннадцать лет, но и по сей день его загадочная смерть продолжала будоражить умы людей. Говорили, что адмирал был вполне здоров, в ночь на Новый, 1786, год принимал гостей, танцевал с ними и даже представлялся старой англичанкой, дабы потешить дам, но в полночь вдруг сказал: