Однако в столице Данила Степанович Милорадова уже не застал. Тут же Киселев с удивлением узнал, что ему лично никакие гонения в связи с провалом “шелкового дела” не грозят. И вовсе не для этого вызывали его в Петербург.
Новый министр, жесткий человек, никогда не поднимавший глаз на собеседника, сообщил, что в связи с изменившимся статусом Генуэзской республики Российскому правительству кажется нецелесообразным содержать дипломатическую миссию в Генуе.
Значит, и здесь не сомневались, что Наполеон прочно подмял под себя Лигурийские Апеннины. Окончательное порабощение — всего лишь вопрос времени.
— Прошу вас никуда не отлучаться из Петербурга в ближайшее время, — сказал канцлер. — Сейчас мы решаем один важный вопрос. Возможно, нам понадобится еще один дипломатический агент при Шведском дворе.
Таким образом, Данила Степанович в один миг лишился привычной работы, и к тому же оказался связанным просьбой канцлера, ослушаться которой, пока ты не вышел в отставку, невозможно.
Петербург гудел, как растревоженный улей. За время, проведенное в столице, Киселев не встретил людей, довольных правлением нового императора. На первый взгляд казалось, что Павел Петрович разрушает все, созданное до него. Но это только, если не вникать в суть дела. Нововведения, внедряемые новым правителем, никак не могли прийтись по вкусу избалованному петербургскому обществу, посему господа дворяне в большинстве своем не желали замечать, что реформы, хоть и суровы, направлены прежде всего на укрепление государства.
Особенно возмутили всех притеснения, чинимые гвардейцам, тем самым молодцам, что возвели некогда матушку-императрицу на престол и с тех пор не занимались ничем иным, кроме охраны царских палат. Нерадивый отпрыск благодетельницы посчитал, что, коль они — гвардия, так и сражаться должны лучше всех, и отправил армейскую элиту на учения, не пожелав ни единой поблажкой смягчить их тяжелую солдатскую долю. После этого гвардия, которой так гордилась Екатерина, практически перестала существовать. Офицеры массово подавали в отставку и покидали столицу, предпочитая пережидать лихолетье в своих имениях.
Данила Степанович, вдохновленный столь распространенным примером, задумался. Сам он против нового императора ничего не имел. Реформы Павла казались ему разумными и справедливыми, но вот только они, к огромному сожалению, задевали теперь его собственные интересы, в корне разрушая все планы. А этого Киселеву не хотелось.
Некогда, соглашаясь отправиться с графом Милорадовым в Геную, Даниил стремился вовсе не к дипломатической карьере, он просто хотел попасть в Италию. Он всегда чувствовал, что именно там ждет его судьба. И теперь не хотел ничего менять. Пятнадцать лет прошли плодотворно. Уникальные рецепты лекарств, собранные в разъездах по Италии или составленные им самим, представляли собой настоящее сокровище. Киселева не пугала возможная отставка. Он крепко стоял на ногах.
Через неделю после прибытия в Петербург Данила Степанович подал канцлеру прошение об отставке.
Шотландец просьбу фон Моллера выполнил. Через месяц Сандро уже и не вспоминал о своей пневмонии. Двадцатого августа он собрался уезжать.
Никаких новых сведений о Нине он не имел, хоть и писал в Киев, ее дядюшке, но у него были адреса Милорадова, присланные Киселевым. Дом в Москве, дворец в Петербурге, имение графа на Волге, в Саратове, родовое поместье самого Сергея Андреевича где-то в глуши…
Если Нина не гостит у дяди, Сандро будет искать ее пока не найдет. Даже если для этого ему придется изъездить всю Россию вдоль и поперек!
Документами и подорожной до Киева синьора Лоренцини снабдил все тот же фон Моллер. А когда Карл увидел, что Сандро собрал свой нехитрый багаж, он сказал:
— Потерпи еще денек. Не уезжай сегодня.
— Почему? — удивился тот.
— Послезавтра мы идем в Херсон за железом и оловом. Возьмем тебя с собой. Сэкономишь дня три времени и кучу здоровья.
Тогда Сандро его не понял, но в последствии не раз вспоминал эти слова, ибо с российскими дорогами, почтовыми станциями и постоялыми дворами не могло сравниться ничто.
В Херсоне Сандро с фон Моллером попали на престольный праздник. Сам город, недавно основанный, хоть и был уже достаточно велик, больше напоминал деревню с крытыми камышом мазанками и не впечатлил избалованного красотами западноевропейской архитектуры итальянца. Равно, как и окружающие пейзажи. Выгоревшая от солнца степь не могла бы вдохновить никого. Но все же Сандро увез из этого города незабываемое впечатление.
Провинциальный храм поражал роскошью внутреннего убранства. А хор этого храма мог бы легко составить конкуренцию любому итальянскому церковному хору, хоть входили в него вовсе не профессиональные певцы, в чем Сандро смог убедиться тут же.
Уникальные по красоте и силе голоса принадлежали крепким усатым мужикам, одетым в необъятные красные штаны, и женщинам в ярких венках со множеством разноцветных лент. “Запорожцы”, - назвал этих людей фон Моллер. Особенно Сандро поразило лирическое сопрано, принадлежавшее молодой женщине в цветастом платке и бархатном жилете. Ей бы хорошего учителя, цены бы не было такому голосу!
После окончания церковной службы он подошел к певице, дабы выразить свое восхищение. Тут же рядом с нею возник широкоплечий парень, и что-то сказал, указывая на других девушек, наряженных в яркие венки с лентами. “Муж”, - догадался Сандро, но, не обращая внимания на возмущение законного супруга, все же поцеловал руку певицы, крепкую, шершавую, привычную к тяжелой физической работе. Фон Моллер, с интересом наблюдавший эту сцену, быстро уладил возникшее недоразумение. Женщина сразу же исчезла с площади, а ее муж еще некоторое время искоса поглядывал на странного иноземца. Подумаешь, поет Катерина! Да кто ж у нас не поет?!
На следующий день Сандро продолжил путь вверх по Днепру, на этот раз на парусной лодке, принадлежавшей тому самому широкоплечему парню, чья жена так замечательно пела. Эту поездку устроил Николай, денщик фон Моллера. Несмотря на вчерашнее недоразумение, запорожцы отнеслись к Сандро весьма благосклонно, особенно когда узнали, что он разыскивает жену, которую увез русский дворянин.
Лодка их была необычной, слишком круглой, по мнению Сандро. Но при этом она оказалась очень вместительной, маневренной и необычайно быстроходной. Против течения она двигалась так же легко, как и в стоячей воде. По реке запорожцы шли только днем. Вечером подыскивали удобное место для ночлега, приставали к берегу, разводили костер, варили кашу, обильно приправленную салом. В первый же вечер они попытались угостить Сандро самогоном, настоянным на жгучем красном перце, а когда он отказался, объяснив жестами, что не может такого пить, обрадовались, разделили между собой его порцию и сами выпили все до капельки. Потом они пели, а из села, располагавшегося неподалеку, им вторили девушки. Эта земля была так же богата на голоса и песни, как и Италия.
Запорожцы довезли своего случайного попутчика до города, который одни называли Новым Кодаком, другие Новороссийском, а третьи Екатеринославом и пожелали ему успеха. Денег за проезд они не взяли, и Сандро понял почему. Эти люди относились к русским точно так же, как ломбардийцы и венецианцы к австрийцам. Они готовы были помогать любому, чьи права были ущемлены.