Дальше он отправился на лошадях, от одной почтовой станции к другой.
Собираясь путешествовать по России, Сандро боялся, что ему не хватит денег. Очень скоро он смог убедиться в том, что его опасения были совершенно необоснованны. Разве можно было предположить, что в этих краях царит такая дешевизна?! Еда здесь стоила копейки, на ночлег жители сел зачастую вообще пускали бесплатно, проявляя удивительное гостеприимство. На дорогу до Киева Сандро не истратил и половины той суммы, что вернул ему фон Моллер вместе с кошельком. К деньгам Гаспаро он не прикасался.
Единственное, на что требовалось по-настоящему тратиться, так это на лошадей. Почтовые станции принадлежали казне. Мздоимство здесь процветало. Спектакль на каждой станции разыгрывался по одному и тому же сценарию. Проезжего радушно приветствовали и тут же требовали подорожную. Данные из подорожной тщательно переписывались в разлинованный гроссбух, и когда выяснялось, что господин Лоренцини следует не по казенной надобности, а по личным делам, объявлялось, что лошади все в разъезде, либо не кормлены, либо отдыхают. Обычных чаевых в подобных случаях явно недоставало. Тут нужно было платить ровно в два раза больше, чем запрашивали. В ином случае, даже после внесения платы, лошадей приходилось ожидать часами, а то и днями. Не помогали ни просьбы, ни документы, ни жалобы, которые Сандро поначалу регулярно вносил в специальную книгу, имевшуюся у каждого смотрителя. И законы гостеприимства здесь не работали.
— Надо ж…дать! — с ухмылкой говорили ему. А от станции в это время в нужном направлении отъезжала кибитка, только сидел в ней другой путешественник.
К сожалению, Сандро не сразу разобрался в тонкостях русских выражений, сходных по звучанию. Путь от Екатеринослава до Киева занял у него тринадцать дней.
В Киеве синьора Лоренцини ждали. Сюда, в дом Линчевских, для него пришли письма от отца, Мары и Киселева, но Нины здесь не было. На письмо, в котором Сандро спрашивал о Нине, не ответили, как он понял, только в силу чрезвычайно трагических обстоятельств.
Слуга, мальчик лет четырнадцати, понимавший по-французски, проводил его в гостиную. Туда же незамедлительно вошла женщина в траурном платье. Она была похожа на Нину, как родная сестра, но это была не Нина. “Надин, — сообразил Сандро, — та самая кузина, перед которой Нина чувствовала себя виноватой”.
— Приезжала Нина, да только не осталась. Видно, посчитала, что будет нам сейчас в тягость. — Надин торопливо пыталась рассказать Сандро все, о чем он спрашивал в своем письме, но постоянно перебивала сама себя. Издерганная, нервная женщина внушала чувство жалости, поэтому Сандро, не взирая на свое нетерпение, слушал ее не прерывая и не задавая вопросов. Полностью восстановить картину смог только Федор Кириллович, дядя Нины.
Трагедия, постигшая эту семью, все объясняла. Но, увы, это ничем не могло помочь в поисках. Все о чем Сандро не смог написать, он рассказал Федору Кирилловичу. Но и это не приблизило его к разгадке.
— Пятьдесят лет дружил я с покойным Ниночкиным мужем, — сказал господин Линчевский, — но про Сергея, племянника своего, он мне никогда не сказывал. Да и какой племянник, коль Михаил ни братьев, ни сестер не имел?
— Нина о нем никогда не писала, — добавила Надин, — ни мне, ни маме, ни Вере, сестре моей! О вас-то она в последнее время в каждом письме упоминала. И что замуж пойдет, хоть бы весь мир на пути стоял, и про дочку вашу, Марию.
— Да-да, — подтвердила Надина мать, — и о родителе вашем известно нам, что богат, что дружбу с покойным графом водил, а вот о молодом господине Милорадове не слыхали.
На помощь призвали старую экономку, единственную, кто видел Нину здесь.
— Был с ней господин, весь из себя такой, надутый, чисто индюк. Говорит: Нинушка, поехали, не до тебя здесь сейчас! А она вся, как неживая. Только все спрашивает: кто умер, тетка Оксана? Я думала, он и есть новый муж! А куда поехали, не знаю. Не сказывали!
Оставалось только последовать совету Киселева и отправляться в Москву.
У Линчевских Сандро задержался на сутки. Необходимо было выправить подорожную до Москвы, да и выспаться хотелось по-настоящему, не на сеновале и не на жесткой лавке, а в нормальной постели, в доме, где тебя принимают, как родственника. А перед отъездом его ждал сюрприз. Утром к нему явилась Надежда Федоровна в сопровождении того самого мальчика-слуги, что умел говорить по-французски.
— Примите, подарок от нашего семейства. — Она протянула Сандро бумагу, которую держала в руке. Подарком оказался тот самый мальчик, что стоял рядом с ней. — Даем вам этого отрока, Алешку, в услужение, пользуйтесь, сколько пожелаете, а надоест, — в любую минуту назад отправить можете.
Брови Сандро удивленно подпрыгнули вверх. Слуга? Зачем? С тех пор, как синьор Лоренцини покинул родительский дом, он во всем привык обходиться собственными силами. И сейчас у него не было никакого желания брать в услужение чужого крепостного. Пусть мальчишке не требуется платить, но кормить-то и одевать его нужно! И не как-нибудь, а по-человечески. Ребенок все же!
— Примите, весьма обяжете, — повторила Надин. — Его для Нины давно предназначали. Потому и французскому учен.
Но не это покачнуло чашу весов в пользу такого необычного подарка, а умоляющее выражение на лице мальчишки и то слово, которое он прошептал одними губами:
— Пожалуйста!
— Алеша поможет вам в дороге, — продолжала Надин, — он на такие дела мастер. Муж мой покойный частенько его за собой возил. А о Нине не тревожьтесь, отыщется, в целости и сохранности. Она, хоть и тихая с виду, а себе на уме. Мне в пудреницу мышь когда-то не кто иной, как она, засунула. А все почему? Из-за того, что по глупости завидовать ей вздумала.
— Лягушку, не мышь, — уточнил Сандро.
— Лягушку? — удивленно переспросила Надин и весело рассмеялась. — А я-то еще сомневалась! Думала, а вдруг не Нина?
Она улыбалась все время, пока Сандро с Алешей не уехали, а потом разрыдалась и бросилась в объятья к отцу:
— Почему так? Чем она так хороша, Нина наша? Пусть моложе, но ведь не красивее меня! Не красивее же, папенька?!
— О чем ты, Наденька? — удивился Федор Кириллович.
— И граф ее сразу заприметил, и тот, молодой Милорадов, увез, и этот синьор… и богат и собою хорош и за ней на край света…
— Да что ты, ангел мой! — удивился отец. — Граф же старик был, о племяннике его никто и слыхом не слыхивал, а этот — что проку с богатства его, он же подлого сословия!
— Она думать о себе никогда не умела, — добавила мать. — Видно, выскочила за него по глупости, а потом испугалась. Потому и сбежала. И не мудрено! Кому же она теперь нужна, чай уже не графиня! А Алешку ты правильно отдала. Пусть себе едет с глаз долой! А ты и сердце свое успокоила и греха на душу не взяла!
Какое благо досталось ему в лице Алеши, Сандро осознал в первый же день. Во-первых, ему теперь не приходилось самому договариваться о лошадях на станциях, у Алеши это получалось гораздо бойчее. Во-вторых, господина, путешествующего в сопровождении слуги, принимали куда почтительнее. В третьих, Сандро теперь не нужно было думать о повседневных мелочах вроде чистого белья, ночлега или продуктов в дорогу. И, наконец, самое главное и наиболее удивительное: после появления Алеши расходы господина Лоренцини значительно сократились, хотя, казалось, должны были возрасти.
Когда слуга узнал, что синьор потратил на дорогу от Екатеринослава до Киева восемнадцать дукатов, он схватился за голову:
— Восемнадцать червонцев? Сто восемьдесят целковых?! Да это же настоящий грабеж! Попользовались, шельмецы, тем, что вы иноземец и цен наших не знаете! Нет, такого мы больше не допустим.
За первый день пути Алеша потратил всего три рубля сорок копеек. Притом, что и лошади были вовремя, и обед хорош, и ночлег отнюдь не в сарае на соломе.
— Сколько тебе лет? — спросил Сандро, когда они остановились на ночь.
— Шестнадцать зимой будет, — ответил мальчик.
Сандро думал, что ему не больше четырнадцати, хоть паренек и был необычайно умен.