Действительно, в Химьяре иудаизм был принят в качестве государственной религии. И принят он был с энтузиазмом. К концу V века христиане, включая священников, монахов и епископов, регулярно становились здесь мучениками за веру по приговору совета раввинов[274].
Неумелая эфиопская военная экспедиция на побережье Красного моря, проведенная в самом начале VI столетия, целью которой было сместить правителя-иудея и посадить на его место христианскую марионетку, окончилась жестокими репрессиями и попытками уничтожить всех христиан в царстве. Церкви были разрушены и превращены в синагоги. Сотни христиан были арестованы и казнены. Так, например, 200 христиан, которые спрятались в храме, были просто сожжены заживо. Все это было воспринято царем с ликованием. Он разослал множество писем по всей Аравии, радуясь тому, какое страдание он причинил[275].
Зороастрийские священники также отреагировали на успехи христиан в империи Сасанидов, особенно после нескольких случаев смены религии правящей элитой. Это выразилось в серии агрессивных нападений на христианские общины, включая случаи мученичества[276]. В свою очередь, христиане начали распространять истории с моралью. Одной из самых известных стала история о Кардахе, блестящем молодом человеке, который охотился как персидский царь, мог вести дискуссии наравне с греческими философами, но оставил перспективную карьеру губернатора, чтобы принять христианство. Юноша был приговорен к смерти и бежал из плена, но затем увидел сон, смысл которого гласил, что лучше умереть за свою веру, чем сражаться. Его казнь, во время которой его отец бросил в него первый камень, была увековечена в прекрасной, длинной истории, целью которой было воодушевить тех, кто стал бы искать утешения в христианстве[277].
Частично успех христианства объясняется энергичной работой евангельской миссии. Энтузиазм ее представителей, правда, был приправлен долей реализма. Тексты, датированные началом VII века, описывают, что священнослужители трудились в поте лица, чтобы согласовать свои идеи с буддистскими, если не в виде выжимки, то по крайней мере в виде отдельных, упрощенных идей. Образ Святого духа, как писал один из миссионеров, добравшихся до Китая, абсолютно соответствовал тому, во что уже верили местные: «Все воплощения Будды витают повсюду вместе с порывами ветра (так же как и Святой дух), и нет в целом мире места, куда ветру нет доступа». Точно так же, продолжал он, Бог отвечал за бессмертие и вечное счастье с сотворения мира. Таким образом, человек всегда будет чтить Будду[278]. Христианство не просто было совместимо с буддизмом, честно говоря, оно и было буддизмом.
Были предприняты попытки кодифицировать слияние буддистских и христианских идей, создавая новое евангелие, которое было способно просто и доступно объяснить сложные догмы и в то же время содействовало дальнейшему продвижению христианства в Азии. В таком философском подходе проявляется теологическая логика, которую обычно называют гностицизмом. Утверждалось, что проповеди должны быть понятны широким слоям населения, в них должны использоваться общедоступные культурные ориентиры и язык, чтобы донести свою мысль[279]. Неудивительно, что христианство нашло отклик у народа: эти идеи были понятны и знакомы многим.
Другие культы, верования и секты также извлекли из этого пользу. Учение Маздака, харизматичного проповедника, оказалось чрезвычайно популярно в конце V – начале VI века. Конечно же, на его последователей обрушилась резкая критика христиан и зороастрийцев. Мироощущение и практики учения Маздака, начиная с того, что его последователи ели, и заканчивая их предполагаемой приверженностью к групповому сексу, всячески поносили. Кстати, согласно изученным материалам, Маздак проповедовал аскетичный образ жизни, который имел значительные расхождения с буддистским отношением к богатству и хорошо отлаженным христианским аскетизмом[280].
В такой конкурентной духовной среде было очень важно защитить свою интеллектуальную и физическую территорию. Китайский путешественник, который проезжал через Самарканд в VI веке, отметил, что местное население очень негативно относится к принятию закона Будды и буквально «огнем» гонит любого буддиста, который захотел бы просить у них убежища[281]. В этом конкретном случае холодная встреча не имела тяжелых последствий. Посетителю было позволено провести встречу, и, в конце концов, благодаря своей харизме, силе убеждения и хорошим аргументам он сумел убедить некоторых жителей обратиться в буддизм[282].
274
J. Beaucamp, F. Briquel-Chatonnet and C. Robin (eds),
275
G. Bowersock,
278
Y. Saeki,
279
См. E. Pagels,
280
Р. Crone, ‘Zoroastrian Communism’,
282
Там же, р. 46; R. Foltz, ‘When was Central Asia Zoroastrian?’,