Выбрать главу

Ввиду того что Персия буквально разваливалась, Ираклий с радостью воспринял перемены, которые могли бы увеличить его популярность. Он сыграл на религиозных чувствах, чтобы заручиться поддержкой и выстоять в это темное для империи время. Нападения Хосрова были объявлены прямыми попытками уничтожить христианство. Он устроил перед войсками целое представление, прочитав письмо, якобы написанное самим шахом.

В этом письме он не только высмеивал лично Ираклия, но и издевался над бессильным богом христиан[323]. Римлянам бросали вызов бороться за то, во что они верили: это была религиозная война.

В таком случае неудивительно, что триумф римлян породил уродливые сцены. После того как Ираклий торжественно вошел в Иерусалим в 630 году и восстановил фрагменты Честного и Животворящего Креста Господня в церкви Гроба Господня, евреи предположительно были насильно крещены, в наказание за ту роль, которую они якобы сыграли во время падения города 16 лет назад. Те же, кто бежал, были изгнаны. Им было запрещено приближаться к Иерусалиму ближе, чем на 3 мили[324]. Восточные христиане, чьи верования были признаны нонконформистскими, стали новой целью имперской разведки. Им было предписано отказаться от своих давних убеждений и принять доктрины православного христианства, которое было объявлено единственно верным и благословленным Господом[325].

Для церкви в Персии это было достаточно проблематично. Вот уже более столетия ее представители не видели своего западного повелителя и считали себя носителями истиной веры, в отличие от западной церкви, которая регулярно подвергалась влиянию различных девиантных учений. Когда епископы Персии встретились в 612 году, они постановили, что вся основная ересь идет из Римской империи, тогда как в Персии «ереси не было никогда»[326]. Итак, когда Ираклий «восстановил православную церковь» в Эдессе и дал указание выдворить восточных христиан, которые отправляли здесь службы ранее, было похоже, что он хочет преобразовать всю Персию. Собственно говоря, именно такая идея и была у Ираклия до драматического поворота судьбы. Персия должна была принять римское, западное христианство[327].

Возрождающаяся, доминирующая религия при поддержке и защите Константинополя сметала все на своем пути. Необычная последовательность событий оставила множество старых идей в прошлом. Когда в Ктесифоне разразилась чума, забрав с собой шаха Кавада, стало совершенно ясно, что зороастризм лишь выдает желаемое за действительное, в то время как христианство – единственно верная религия и ее последователи будут вознаграждены[328]. В этой накаленной атмосфере стало зарождаться новое движение. Оно возникло в самой глубине Аравийского полуострова. Этот регион почти не пострадал в ходе конфликта между римлянами и персами, однако это не означало, что их противостояние, которое происходило далеко, совсем не коснулось этого региона.

Кстати, юго-западная часть Аравийского полуострова долгое время была местом противостояния двух империй. Менее чем за столетие до этого царство Химьяр и города Мекка и Медина связали свою судьбу с Персией, выступив против христианской коалиции и смертельного врага Химьяра на Красном море – Эфиопии[329].

В этом регионе верования менялись, адаптировались и соревновались друг с другом большую часть столетия. Место, которое ранее было политеистическим миром, включающим множества божеств, идолов и верований, стало монотеистическим миром, где главенствовала идея единого всемогущего бога. Святилища, посвященные другим божествам, потеряли свое значение. Один из историков накануне восхода ислама писал, что традиционное многобожие «умирает». На его место пришел иудейский и христианский концепт всемогущего Господа Бога, а также ангелы, райские кущи, молитвы и милостыня – все это можно найти в текстах, распространенных по всему Аравийскому полуострову в конце VI – начале VII века[330].

Именно в этом регионе в то время, когда на севере свирепствовала война, торговец по имени Мухаммед из клана Бану Хашим племени курайшитов удалился в пещеры для медитаций. Согласно исламской традиции, в 610 году он получил серию божественных откровений. Мухаммед услышал голос, который велел ему читать стихи «во имя твоего Господа»[331]. Тогда Мухаммед запаниковал, вышел из пещеры, увидел человека «ноги которого возвышались над горизонтом» и услышал голос, который обрушился на него: «О, Мухаммед, ты пророк божий, а я Джибриль»[332]. За последующие годы ему был ниспослан целый ряд откровений, которые были записаны в середине VII века и объединены в единый текст, известный как Коран[333].

вернуться

323

Chronicon Paschale, рр. 166–167; Sebeos, Armenian History, 38, рр. 79–81.

вернуться

324

G. Dagron and V. Déroche, ‘Juifs et chrétiens en Orient byzantin’, Travaux et Mémoires 11 (1994), р. 28ff.

вернуться

325

Cameron and Hoyland, Doctrine and Debate, рр. xxi – xxii.

вернуться

326

Письмо епископа Персии, Synodicon orientale, рр. 584–585.

вернуться

327

Theophanes, Chronicle, р. 459; Mango, ‘Deux études sur Byzance et la Perse sassanide’, Travaux et Mémoires 9 (1985), р. 117.

вернуться

328

B. Dols, ‘Plague in Early Islamic History’, Journal of the American Oriental Society 94.3 (1974), р. 376; Р. Sarris, ‘The Justinianic Plague: Origins and Effects’, Continuity and Change 17.2 (2002), р. 171.

вернуться

329

Bowersock, Throne of Adulis, рр. 106–133. Также G. Lüling, Die Wiederentdeckung des Propheten Muhammad: eine Kritik am ‘christlichen’ Abendland (Erlangen, 1981).

вернуться

330

C. Robin, ‘Arabia and Ethiopia’, in S. Johnson (ed.), Oxford Handbook of Late Antiquity (Oxford, 2012), р. 302.

вернуться

331

Qurʾān, 96.1, ed. and tr. N. Dawood, The Koran: With a Parallel Translation of the Arabic Text (London, 2014).

вернуться

332

Ibn Hisham, Sīrat rasūl Allāh, tr. A. Guillaume, The Life of Muhammad: A Translation of Isḥāq’s Sīrat rasūl Allāh (Oxford, 1955), р. 106; Qurʾān, 81.23, р. 586.

вернуться

333

См. H. Motzki, ‘The Collection of the Qur’ān: A Reconsideration of Western Views in Light of Recent Methodological Developments’, Der Islam 78 (2001), рр. 1–34, а также A. Neuwirth, N. Sinai and M. Marx (eds), The Qurʼān in Context: Historical and Literary Investigations into the Qurʼānic Milieu (Leiden, 2010).