— Ваш кофе уже наверняка готов, — заявила Эйвери, отказываясь подтверждать или отрицать участие Дэвида в этом деле. — Может, пройдем на веранду?
— С удовольствием.
Указывая дорогу, Эйвери спиной чувствовала его оценивающий взгляд. И каждая клеточка ее тела жалела о том, что на ней не надето ничего более… Ладно, сошло бы что угодно, кроме старых джинсов и футболки, в которых она решила сегодня порисовать. Но она сразу же поспешила отбросить эту дурацкую мысль, ведь не собирается же она очаровывать Маркуса Прайса! Ценой собственных ошибок Эйвери хорошо научилась определять, когда люди просто хотят ее использовать для собственной выгоды, и теперь ни за что не отдаст коллекцию Каллена, которую отец старательно собирал почти три десятка лет.
Они дошли до веранды как раз в тот момент, когда миссис Джексон вкатила туда столик с вечерним чаем, хоть на этот раз их и ждало кофе, и принялась переставлять чашки и блюдечки на небольшой кованый столик, так что Эйвери предложила Маркусу располагаться и угощаться.
— Вам молоко или сливки? — спросила она, разливая ароматный напиток из кофейника с материнским фамильным гербом.
— Спасибо, не надо. Я предпочитаю черный.
— Может, сахару? — продолжила Эйвери, стараясь придерживаться хороших манер.
— Два кусочка, если нетрудно. Эйвери приподняла бровь:
— Два? Хотя, да, понятно, почему два.
— Вам кажется, что меня нужно немного откормить? — насмешливо уточнил Маркус.
— Вы сами это сказали.
Серебряными щипцами положив ему два кусочка сахара, Эйвери любезно протянула Маркусу чашку и блюдечко.
— Спасибо, — поблагодарил он, принимая чашку одной рукой, а второй помешивая кофе ложечкой.
И Эйвери вдруг поймала себя на том, что не может отвести завороженный взгляд от этих сильных рук и тонких пальцев. Такие руки могут принадлежать и художнику, и человеку, привыкшему к тяжелому физическому труду. И от этой мысли Эйвери снова почувствовала, как ее предательское сердце начинает биться чуточку быстрее.
«Мне определенно нужно почаще гулять и общаться с людьми», — решила она, пытаясь успокоиться. Ведь после смерти отца она практически не выходила из дому, если не считать короткую поездку в Нью-Йорк, чтобы поддержать лучшую подругу Маки, когда той пришлось распродавать материнское наследство. Ей определенно пора что-то менять в своей жизни.
Но как бы там ни было, Маркус Прайс явно не для нее.
— Что же касается коллекции Каллена… — начал Маркус, отпивая кофе.
Я не собираюсь ее продавать, и мне больше нечего вам сказать.
Эйвери уже начинала терять терпение, ведь никто даже толком не мог понять, почему она так упрямо отказывалась продавать картины, собирающие пыль в ее особняке в Лос-Анджелесе. Пусть где-то в глубине души она и понимала — ей нужно с ними что-нибудь сделать, например выставить в музее или галерее, чтобы ими могли наслаждаться люди, разбирающиеся в искусстве куда лучше ее. Но она просто еще быта не готова расстаться с ними. Отец всю жизнь собирал работы импрессионистов, и Эйвери с самого детства привыкла видеть его радость и удовлетворение, когда ему удавалось заполучить очередное полотно.
Форрест Каллен так искренне и нежно любил каждую свою картину, что Эйвери иногда даже им завидовала. Нет, она, конечно, знала, что на свой манер отец очень любит и ее, но даже после смерти матери, а ей тогда было всего пять лет, они с отцом никогда не были близки. И Эйвери всегда чувствовала, что у отца было лишь две великие любви в жизни — его жена и его коллекция. И теперь она просто не могла взять и продать единственную связывающую ее с отцом ниточку, ведь она всегда его чуть ли не боготворила. Только эта коллекция и сад в лондонском особняке помогали ей почувствовать себя хоть чуточку ближе к нему и ослабляли боль от потери.
Но тут Маркус резко оторвал ее от воспоминаний о прошлом и вернул к реальности.
— Уверен, вы хорошо понимаете, сколько эта коллекция может вам принести, если найти подходящих покупателей.
— Оглянитесь вокруг, Маркус, — насмешливо улыбнулась Эйвери, — с деньгами у меня пока что все в порядке, и пара долларов мне погоды не сделает.