После моей ответной речи все советники попросили меня спешиться и быть их благородным гостем, После этого я спешился с моим большим сундуком и распорядился отвести мою лошадь на тюремный двор и держать ее там до тех пор, пока я не пообедаю, что и было исполнено. В сопровождении трех председателей я поднялся наверх в ратушу, за мной следовали все члены городского магистрата по 12 человек в ряду. И вот, когда мы поднялись по 11 ступеням в ратушу, – черт побери! – в каком прекрасном зале мы очутились! Пол его был выложен одними полированными плитками из стекла, а вместо панелей стены были отделаны чистым гипсом, похожим на мрамор, что прямо-таки слепило глаза! Посреди зала, неподалеку от лестницы, стоял стол из венецианского стекла, уставленный редчайшими и изысканнейшими яствами. Мне со своим большим сундуком пришлось сесть на самом почетном месте, а подле меня сидели три председателя, провожавшие меня сюда по 11 ступеням наверх. А далее за столом пониже расположились прочие советники, с величайшим удивлением следившие за тем, с каким аппетитом я ел. За ужином беседовали о разных разностях; я, однако, вначале сидел совсем тихо и притворился, словно не могу сосчитать и до трех. Но, нажравшись до отвала, я тоже открыл рот и начал рассказывать, как великолепно одарил меня однажды Великий Могол и как мне пришлось подсчитать итог его доходов, который у меня получился даже с излишком, на половину больше того, чем вся сумма годовых поступлений, и как по причине этого Великий Могол хотел сделать меня своим рейхсканцлером, потому что я так хорошо разбирался в «Арифметике» Адама Ризена! Будь я проклят! Ну как тут навострили уши господа советники Венеции, когда я стал болтать об «Арифметике» Адама Ризена! Они титуловали меня не иначе, как «Ваше преподобие»,[66] и все разом начали пить за мое здоровье. То один провозглашал: «Да здравствует тот, кто должен был стать в Индии рейхсканцлером Великого Могола, но отказался!»; то другой: «Многая лета тому, кто сумел отыскать излишек доходов Великого Могола на половину больше, что ему причиталось!». Такие и подобные здравицы произносились мне в угоду всеми за стеклянным столом. После окончания тостов за мое здоровье один из председателей, сидевший рядом со мной, обратился ко мне и попросил, чтобы я долее не скрывал своего высокого происхождения, ибо уже по моей беседе он догадался, что я, должно быть, не худого рода, а, напротив, что-то необыкновенное светится в моих глазах. Я призадумался, открыться мне или нет. В конце концов, поразмыслил я, плевать мне на это, – ведь я им расскажу только историю с крысой, чтобы они рты разинули да уши развесили от удивления, – раз они этого сами хотели. И я начал расписывать историю о крысе и дыре, в которую она скрылась. Ох и проклятье! Какое огромное впечатление произвело это на 1400 господ советников, когда я им начал болтать о крысе! Они стали шептаться друг с другом и совещались обо мне потихоньку целых три часа. Но о чем они между собой шептались, этого я совершенно не мог понять. Однако, насколько я мог расслышать из слов своего соседа, господина слева, он предложил одному из председателей, чтобы я занял пост главного инспектора Совета Венеции,[67] если соглашусь, ибо у них нет никого, кто бы подходил для этой должности. Посоветовавшись таким образом втайне между собой, они все разом обратились ко мне: «Мы хотели бы, Ваше преподобие, сделать Вас нашим инспектором Совета, не изъявите ли Вы Ваше согласие?» На это доброе предложение я тотчас же дал всему собранию советников весьма учтивый ответ: «Многоуважаемые господа и, следовательно, дорогие, сердечные друзья! То, что я являюсь храбрым малым, подобного которому не сыщешь в целом мире, это не подлежит никакому сомнению; и то, что я немало испытал и на воде и на суше, это может подтвердить сам известный морской разбойник Ганс Барт, которому я в Испанском море отхватил своей превосходной кривой саблей добрый кусок его ястребиного носа. Он должен будет признать, что едва ли найдется на всем свете кто-нибудь, равный мне по отменному поведению». Черт побери! Как уставились на меня все 1400 господ советников, услышав о моей кривой сабле и молодецком поведении!
66
67
Герой Рейтера имеет весьма смутное представление о политическом устройстве Венеции, где существовало несколько советов, ограничивавших власть правителей Венеции – дожей. Однако должность инспектора Совета – чистая выдумка Шельмуфского.