При упоминании о свиньях Аль-Хазред передернулся, а после обещания тысяцкого вскочил на коня и повернул к выходу из разграбленного половецкого стана.
Лазарь побрезговал даже проводить его взглядом.
И зря.
На коне араб совсем не выглядел тем жалким трусом, как мгновение назад. Прямая неподвижная посадка выдавала опытного воина, привычного к седлу и сражениям. Лицо Аль-Хазреда было угрюмым, и только изредка появлявшаяся ухмылка оживляла его. Так улыбается нильский крокодил, завидев антилопу на заболоченном, заросшем папирусом берегу.
Черные клобуки не собирались преследовать беглецов в дубраве. Степняки чувствовали себя неуверенно среди деревьев, где угроза могла исходить отовсюду. Игорь перевел коня на шаг, отпустил поводья, предоставляя скакуну самому выбирать дорогу. Кончак ерзал у князя за спиной, пытаясь поудобнее устроить зашибленную ногу на конском крупе.
– В тесноте, да не в обиде, – утешал Игорь хана. – Мне рассказывали, что в Святой Земле есть рыцарский орден, так у них даже на печати изображены два рыцаря на одном коне. И должно это означать их бедность и скромность…
– Или греческую любовь, – задумчиво заметил Кончак. – Скажи мне, князь, почему ваш бог так труслив, что считает женщину достойным противником и запрещает своим слугам плотскую любовь? Неужели то, что творится в христианских монастырях, – лучше? Мне кажется, мужчина должен сражаться, а не быть чьей-то подстилкой.
– Вот и спроси об этом христианских священников, они у нас поговорить любят. А еще лучше, – тут Игорь развеселился, – у монашек. Только не забудь потом весточку прислать, рассказать об ответе!
Кончак настороженно обернулся. Было ясно слышно, что кто-то пробирается по лесу вслед за беглецами. Конь преследователя тихо, но отчетливо фыркал, отгоняя спасающуюся от лета в лесу мошкару, под копытами хрустели сухие ветки, давно упавшие с деревьев на землю.
Князь Игорь спрыгнул с седла, оставив коня охромевшему Кончаку, подтянул тетиву на луке и вытащил из колчана стрелу. Граненый бронебойный наконечник сулил смерть любому, кто неосторожно приблизится.
– Я не советовал бы стрелять из лука с раненой рукой, – послышался спокойный голос. – Напряжение мышц вызовет приток крови, рана может открыться, и вы потеряете силы, которые еще могут пригодиться.
Игорь узнал голос и опустил лук. Из-за деревьев выехал, осторожно поглядывая по сторонам, лекарь Миронег. По помятому шлему и порванной в нескольких местах кольчуге было видно, что он успел поучаствовать в сече, показав умение не только сохранять, но и отбирать чужую жизнь.
– Я обязан беречь вашу жизнь, – напомнил лекарь. – Только вы мешаете мне этим заниматься.
Конь Миронега насторожил уши и призывно заржал. Недалеко раздалось ответное ржание.
– Кобылу почуял. И, судя по всему, она там одна.
Снова раздалось призывное ржание кобылы – животные вообще откровеннее в выражении своих желаний.
– Нам нужен конь, – сказал князь Игорь.
– Нам очень нужен конь, – подтвердил хан Кончак.
И все вместе они направились на звук.
Правый берег Днепра высок и крут. Но есть места, где дожди и оползни делают спуск к воде достаточно пологим, чтобы не только люди, но и лошади могли без проблем спуститься вниз. Дубы там не растут, чувствуя неустойчивость почвы, и место царей леса занимает безродная мелочь – ивы и кустарник.
На проплешине, созданной ветром, сдувшим плодородный слой и развеявшим его над рекой подобно погребальному пеплу, действительно паслась, выбирая чахлый ковыль, невысокая пегая кобыла. И, как выяснилось, у нее был хозяин.
От ивняка у берега реки слышались частые удары топора. Там же лежали срубленные тонкие стволы, грубо и в спешке прикрученные друг к другу молодыми гибкими ветками. Рядом с импровизированным плотом валялись плотно набитые мешки.
Негромкий треск сообщил, что очередная ива пала в борьбе со сталью топора. Хозяин инструмента и лошади вышел на открытое место, только сейчас заметив пришельцев. Хотя их было трое на одного, лесоруб ухватился за топорище двумя руками, собираясь подороже отдать свою жизнь. Однако топор был скоро опущен.
– Не чаял встретиться, – сказал лесоруб, и князь Игорь узнал новгородца Садко Сытинича. – Наша святая церковь отрицает веру в судьбу, считая это язычеством, но признает божественное предопределение. Будем считать, что с ним мы и столкнулись.
Садко Сытинич благочестиво перекрестился, отметив про себя, что не только некрещеный Кончак, но и князь Игорь не поспешили последовать его примеру.
Новгородец не обрадовался встрече, но старался не показать своего настроения. Частые взгляды, которые он бросал на мешки у плота, объясняли и причины недовольства.
Миронег взял на себя обязанности дипломата. Было ясно, что кобыла была Садко не нужна, плот строился в расчете на вес мешков и самого новгородца. Но отдать кобылу, чтобы Кончак наконец-то обрел собственное средство передвижения, Садко то ли не догадывался, то ли не хотел.
Договориться с новгородским купцом оказалось на удивление просто. Игорь решил, что в мешках у Садко оказалось что-то очень ценное, иначе торг мог затянуться до бесконечности. Христианская церковь уже не один век убеждала новгородцев в греховности такого чувства, как жадность; новгородцы понимающе кивали и скидывались на очередной храм – замаливать грех.
Порешили на том, что надо помочь Садко закончить плот, погрузить на него мешки, а уж тогда и убраться восвояси, забрав кобылу.
Лекарь сноровисто – уж не умел ли он, ко всему прочему, еще и плести корзины? – связывал прутьями основу плота. Князь с ханом тоже не чурались работы, Игорь рубил тонкие стволы боевым топором, отчего на морде у выгравированного на обухе оружия дракона Симаргла появилось непонимающее выражение; хан орудовал саблей, за неимением другого инструмента.
В несколько рук удалось быстро управиться. Садко суетливо перетаскивал на плот мешки, не дозволяя никому к ним притронуться.
Кончак уже возился у седла новообретенной кобылы, утягивая подпругу и регулируя крепления стремян.
Игорь собственным плащом обтирал уставшего коня, так долго терпевшего двойной груз.
Прибрежные травы пугливо клонились к земле, пытаясь укрыться от цепкого взора и сильных рук лекаря Миронега, пополнявшего между делом свой запас лекарственных средств.
За делами новые персонажи на поляне появились тихо и незаметно.
Перед плотом как из-под земли выскользнули несколько молодых девушек. Хотя, судя по виду, появились они не из-под земли, а из-под воды – девушки были мокры и обнажены. Их телосложение, удивительно пропорциональное, обязательно восхитило бы как любителей сухощавости, так и сторонника округлых форм. Глядящих на купальщиц мужчин обожгла изумрудная зелень чуть удлиненных азиатских глаз, сулившая что-то неописуемое, но, казалось, желанное с самого рождения.
Из-за спин нежданных гостий появилась еще одна женщина. Возраст ее выдавало тело, более зрелое и не такое угловатое, как у спутниц, да тронутые ранней сединой волосы. Одеждой она себя тоже не стесняла, да при таком совершенном теле любая попытка что-либо прикрыть воспринималась святотатством.
Даже обычно невозмутимый Миронег на мгновение утратил дар речи при этом явлении. Но князь Игорь заметил, что лекарь незаметно от прекрасных купальщиц сделал магический жест, способный, по уверениям запрещенных церковью языческих волхвов, отвести зло.
Седовласая женщина пристально вгляделась в лицо Миронега и произнесла:
– Тебе незачем бояться за себя, хранильник.
Игорь удивился еще больше, услышав, как незнакомка называет его лекаря языческим жреческим титулом. Кончак, чувствуя неладное, тихо потянул саблю из ножен.
– А за других? – тихо спросил лекарь.
– Разве стоит бояться за других? Ты что, уверен, что они так же боятся за тебя?
– Ты верно сказала, берегиня, я – хранильник. Мое дело – хранить людей от зла, делать обереги. Я хочу, чтобы ты не трогала моих спутников.