…У меня выпала на редкость трудная осень, непринужденно переходящая в зиму. Только 8 декабря Катьке снимут гипс с ног. Она жутко исхудала (а куда было еще?) от бездвижности и без воздуха, что, как понимаете, не улучшило ее характер и к смирению не привело. После гипса ей предстоит «освоить» новые ноги, и знатоки говорят, что это будет непростое дело. Сейчас она уже кричит, что если бы знала… К сожалению, не случилось то, к чему я ее побуждала – читать и писать в это время. Изо всех занятий она выбрала одно – страдание, одним словом, не Николай Островский и не Мересьев. Ее охраняет и не подпускает к ней никого ее собака. Воистину собачьей преданности человеку не достичь, не та мы природа. Интересно, что мне Лайза разрешает трогать Катькины ноги, пожалуй, мне одной. Откуда она знает, что я мать?
От перенапряга я совсем увяла, ловлю себя на желании поплакать, а не умею. Конечно, встала моя работа, которая способствует духу, от этого тоска и печаль еще больше…Уже вышли наши с Катькой книжечки, но они еще на складе.
…Ляська в школе сидит на американской парте (за наш счет), а учат ее скверно. Опять же на мой взгляд. Вся надежда, что она «добирает» любопытством, ну и в чем-то нашими усилиями. Но ведь недолго она будет нас слушать. Она девица самостоятельная и уже очень хорошо умеет закрывать дверь в свою комнату. Слава богу, что ей с собой интересно, мне это в ней нравится. Я считаю это важным фактором личности. Хотя – боже мой! – что я вообще знаю в этой жизни?!
Недавно испытала потрясение – не могла вспомнить ваш болшевский телефон. Зачем? Для чего он мне? А стало так больно, как смерть… Забыла… А что я забуду завтра? Странная, печальная необъяснимая жизнь…
(Как безотчетно, но точно определено: память – жизнь, ее исчезновение – смерть. Я тоже недавно испытал аналогичное потрясение, мне кажется, еще более отчаянное. Вдруг подумал почему-то об одном персонаже этих мемуаров – журналистке, встречающейся в нем много раз. И… не мог вспомнить ее имя и фамилию. «Не беда, – решил я, – она же однофамилица моей Галины – согласно свидетельству о рождении». И… не мог вспомнить девичью фамилию своей жены. Перебрал множество украинских имен – все не то. Снова вернулся к журналистке, легко воспроизвел имя и фамилию ее сестры, откуда-то всплыла и фамилия ее первого мужа… Но ее самой – нет.
Пришло – не испуг, нет – холодное подозрение, что, может быть, так и начинается амнезия, когда человек теряет понятие о себе самом. Модная телевизорная тема.
Происходило это мое приключение под утренним душем. И надо же, появилась странная суеверная мысль: если я отсюда выйду, не вспомнив фамилию, то уже не вспомню ее никогда.
Я вспомнил. Но… много воды утекло…)
А туда же – учу внучку. А она издевается. После того как они с дедом наиграются в очко, она идет ко мне и полным иронии голосом говорит: «Ну что, бабуля, поиграем во что-нибудь умное?»
…Катька пишет (в буквальном смысле) свой журнал. Она тоже крутая, но не умеет жить в мире и ладу. Все время нарывается и получает в ответ. Тоже не радость старухе-матери, которой все это приносится в подол.
Ляська – прелесть. Очень все еще ребенок. Подружки уже все по другому делу, а она в куколки. А с виду барышня. Очень привязана к нам. Отдаю себе отчет, что все это конечно и не навсегда. Но хочется, чтоб дольше длилось.
…Конечно, немаловажно то время и то место, где обретаешься. Люди в психозе, шкала ненависти перейдена, мы неизлечимо больны все, и черт со мной, я уже давно с ярмарки, жалко Катьку, которая всего боится, травмирует своей шизой Ляську и Шурика, все в психе, все в нервах. Я у них Алан Чумак и Кашпировский, а также чучело начальника, которое можно бить.
…Катька тут от отчаяния на свой гонорар + «спонсорские» слетала в Париж. Теперь она точно знает, где надо жить. Восторг непринужденно перешел в отчаяние, что место прописки практически не меняется. Я говорю ей: «Дура! Ты это хотя бы видела! Напиши следующее продолжение «Вам и не снилось» и поезжай в Рим. Узнаешь, что есть еще неплохие закоулочки, где можно жить…» Кричит и топает ногами. Ей нужен Париж и только он. Инфантилизм? Эгоизм? Но мне за нее сейчас куда страшнее, чем когда она была маленькая. Не могут они с Шуриком попасть в пандан времени, людям. Изболелась я за них.