В лофте тихо, только в “Форсаже” играет какая-то раздражающе-долбящая музыка. Это мешает сосредоточиться.
- Питер… - Стайлз трёт глаза. - Я нихера не понимаю. Я не понимаю, чего мне ждать.
Хейл закрывает ноутбук и откладывает его на диван. Тянется за пультом. Выключает телевизор.
Становится совсем тихо. Так легче.
- Решил лишить себя такой интриги?
То, как фыркает Стайлз, похоже на горький сахар.
- Я здесь вообще ничего не решал.
- Как это справедливо, что мы практически бессильны перед собственным организмом, не так ли?
Этот тон - настоящая провокация.
Справедливо - самое верное слово, которое можно подобрать. Если бы человек мог контролировать себя целиком, он бы, наверное, почти перестал верить в судьбу.
- Ты прав.
- Разумеется, - сладко протягивает Хейл, переводя взгляд за огромное окно, по которому лупит дождь.
Стайлз рассматривает профиль оборотня и думает о том, что сегодня была его первая химиотерапия. О том, что Скотт, возможно, обреется налысо. О том, побывают ли они с Дереком в Мохаве снова. И о том, что он может действительно научиться не бояться.
Он не боялся, когда рядом был Дерек.
Он чувствовал себя увереннее, когда слышал привычную насмешку Питера.
Стабильность. Это действительно важно, когда ты подвешен, как марионетка, а какой-то обозлённый кукловод методично обрубает самые главные лески.
- Знаешь, что самое страшное во всём этом? - лениво тянет Хейл, закидывая руку на спинку дивана и не отрывая глаз от окна. - Ничего.
- Наверное, - Стайлз жмёт плечами и осторожно проводит ладонями по мягким подлокотникам кресла, немного расслабляясь. - Но мне всё равно хочется попасть под машину. Или под пулю. Так быстрее.
Он кисло усмехается, как бы показывая, что это шутка.
- Умерь свою вредоносность, дитя глупых рефлексов. Пуля многое меняет. Особенно, когда попадает в голову.
И Питер в точности копирует эту усмешку. Как бы показывая, какой же Стайлз безмозглый дурак.
Как будто он сам этого не знает. Он знает. И молчит, зарываясь пальцами в волосы. Ему хочется вскочить на ноги и исходить весь лофт вдоль и поперёк, но он боится даже лишний раз податься вперёд.
- Знаешь, как Кинг писал? “Если бы у нас были хвосты, большинство людей проводили бы время в попытках схватить себя за хвост и укусить”. Так вот тебя, Стайлз, не смущает отсутствие хвоста. Ты пытаешься побольнее грызануть за зад себя и окружающих - просто так, заодно.
Стайлзу становится смешно. Он прячет улыбку и жмёт плечами.
- Это весело.
- Мой мальчик, - ехидно протягивает Хейл. - Скажем так, я бы советовал тебе наконец-то прекратить рыть землю, как разозлённый терьер. Лови момент. Живи достойно, а потом так же уходи из жизни. Это норма. Это цепь питания. Считай, что тебя съели - это не всегда плохо.
Ну, да.
Сказал волк ягнёнку.
Стайлз кивает, поджимая губы. Питер - мировой мужик, но ему не мешало бы быть немного тактичнее. И немного менее экспрессивным.
Когда Стилински поднимается со своего места, комната снова шатается перед глазами. Приходится немного прийти в себя, придерживаясь за ручку кресла. Хиккен сказал медленно считать от одного до пяти в таких случаях.
Чем это помогает - неясно. Но на счёте “пять” всё практически прекращается.
Замечать на себе внимательный взгляд старшего Хейла непривычно. Поэтому Стилински просто ещё раз кивает:
- Ладно, я пойду. Меня Скотт ждёт внизу.
Дождь не прекращается - это делает просторное помещение уютнее.
- Смерть - это не тьма, кнопка.
Фраза догоняет у самой двери.
Стайлз оборачивается. Питер опирается ладонью о спинку дивана и смотрит на него, широко усмехаясь краем губ. Его волчья улыбка сейчас даже почти кажется успокаивающей.
- Тогда что это?
Тихий вопрос повисает в лофте.
Хейл отвечает так, словно это самый глупый и лёгкий вопрос на свете.
- Свет, конечно. Смерть - это свет. И только так.
Что-то внутри сжимается на секунду, а затем отпускает. Так быстро, словно судорога, которая не успела разорваться болью.
Стайлз смотрит на дядюшку Хейла, и ему кажется, что на миг видит в холодных глазах понимание.
- Надеюсь, я этот свет увижу.
- Разумеется. Это не конец, Стайлз. Давай назовём происходящее “началом”, так, между нами. Тело - всего лишь шелуха. Мне пришлось умереть, чтобы понять это.
Он легонько касается указательным пальцем своего виска.
И да. Он прав. Бесконечная правота - тоже пожизненный диагноз.
- Спасибо, дядюшка альфа.
- Проваливай уже. - И Питер отворачивается, снова закидывая ноги на чайный столик.
Если хорошенько присмотреться, можно заметить, что он жутко тащится от самого себя каждую секунду своей жизни.
И, наверное, это тоже правильно.
***
***
“С днём рождения, смерть. Моему диагнозу ровно два месяца.
1.09.2013”