— Не бедствуют, — успокоил игумен шепотом. — Они ныне под покровительством Глинских. Ведь Елена, дочь князя Василия Глинского, ныне супруга государя. Словом, позаботились Глинские о сестре своей Анастасии и о ее чаде.
— Вот и, слава Богу! — вздохнул облегченно узник. — Может, хоть ему в жизни повезет?..
— Дай-то Бог! — осенил себя крестным знамением игумен, заставив движением руки и широкого крыла рукава рясы язычок пламени свечи нервно заметаться от дуновения затхлого воздуха. — Я пойду, — заторопился он. Но Шемячич придержал:
— Постой, ради Бога… Вот ты сказал, что Елена Глинская стала супругой великого князя, а что стало с первой его супругой, Соломонией?.
— Она там же, где и супруга твоя, — от двери узилища, не оборачиваясь, глухо отозвался игумен.
И, сгорбившись, покинул поруб узника. Возможно, навсегда…
Оставшись в сумеречном одиночестве кельи-узилища, Василий Шемячич в тысячный раз предался грустным размышлениям. И, странное дело, он не винил уже великого князя, как прежде. Ибо давно пришел к неутешительному выводу: будь на его месте, он ради единства Руси поступил бы точно так же, если не жестче…
Не винил он и предавших его ближних своих: Дмитрия Настасьича и пана Кислинского. Даже их судьбами не интересовался, словно их никогда и не было.
А судьбы обоих доводчиков, если бы пожелал узнать, не были радужными. Дмитрий сгинул в одной из стычек с татарами, прорвавшимися до порубежий Северщины. Кислинский же, взалкав якобы спрятанных в подземных ходах Шемякинских теремов сокровищ, несмотря на преклонные годы, бросился на их поиски и был завален обвалившейся землей. Словом, воздалось обим по делам их…
Не жалел он и себя, смирив гордыню и отдавшись на Господний промысел. Ибо «без воли Всевышнего и волос с головы не падет». Да чего жалеть — коли толку от жалости этой никакого.
И чем больше размышлял о своих деяниях, тем больше убеждался, что ничего доброго им за все годы не сделано. Церкви? Монастырь? Так их все князья строят… Ничего необычного. Ну, разве что, защита Руси от татар, где он преуспел поболее многих князей Севершины, да подарок Настасье. Но и тут последнее сделано по воле его родителя, а не по его разумению. Так что даже этим гордиться нет причины. К тому же ни Дмитрия, ни Забавы — побочных детей отца — он так и не признал. А они, наверное, тоже страдали…
Темно и душно в узилище. Воздух сыр и затхл. Ни одного живого звука, лишь шуршание и возня мышей в сгнившей соломе — последнего одра князя.
Глава пятая
— Как служба, старлей? — поздоровавшись за руку, поинтересовался сочинитель у розыскника Алексея Письменова. — Забодала, как коза-дереза, или задрала, как волчица?..
Ветеран и сыщик встретились возле отдела полиции на улице Черняховского. День был по-весеннему ясный и теплый. От снежных сугробов, возвышавшихся на обочинах с Сороков до Благовещенья, не осталось и следа. Радуясь оживающей природе, из кирпичных и железобетонных клеток-квартир на улицу выпорхнули жители поселка резинщиков. Даже старики, подпирая себя палочками и костыликами, двинулись в сторону рынка: на товары поглазеть. Купить-то с их хиленькой пенсией, да к тому же после обдираловки управляющими компаниями ЖКХ, вряд ли что можно. А за погляд современные бизнесмены денег пока не брали — вот и тянулись старики на рынок, лишь бы подальше от поднадоевших за зиму и затяжную весну квартир. И куда им еще идти, не в театр же… Впрочем, можно было и в церковь строящуюся заглянуть. Она рядом с рынком. Только и там тоже любят денежки…
Поселок резинщиков, хоть и окраина города, хоть и не соответствует уже своему названию — от былой славы завода резиново-технических изделий лишь воспоминания остались, — но живет. По улице Черняховского не только пешеходы по тротуарам топают, но и машины снуют одна за другой. Хорошо, что в одном направлении, в сторону проспекта Кулакова, а то и не перейти дорогу. Народ хоть и жалуется на бедность и несправедливость, на власть и неустроенность, но автомобилей стало — не протиснуться.
— Не старлей, а капитан, — поправил мягко розыскник, дернув многозначительно бровью. — Хватит в старлеях бегать, пора и в капитанах походить… Хотя от количества звездочек на погонах суть-то не меняется…
— Поздравляю, — вновь протянул ладонь сочинитель.
— А жизнь?.. И забодала, и задрала, — махнул рукой опер. — А ваша как? Слышал, заходили, искали, но я далече был…