— В Литве недавно замятня случилась, — «снизошел» Василий Иванович до просьбы толмача, ибо самому хотелось поговорить, да все как-то не с кем было. А тут — раз, и слушатель явился. — Трое Ольгердовичей — Петр Ольшанский, Михаил Олелькович и Федор Бельский восхотели от Казимира в Москву сбежать. Бельскому удалось. Бежал так поспешно, — усмехнулся князь, — что оставил Казимиру молодую супругу, с которой едва успел свадьбу сыграть.
— Только стар король, чтобы с молодыми красавицами шуры-муры крутить, — подыграл Януш. — Скоро шесть десятков стукнет.
— Нет, всего лишь пятьдесят пять годков, — уточнил князь. — К тому же у него есть сын Александр, мой ровесник, который великим расточителем и сластолюбцем слывет.
— Надо полагать, Александр своего шанса с пани Бельской не упустит… — вновь намекнул на соромные дела Кислинский. — А что стало с остальными? С Ольшанским и Олельковичем?
— Ольшанского и Олельковича схватили да в застенок и бросили, — довольно сухо ответил Василий Иванович.
— Интересно, что их побудило на сей безумный шаг? — отпив глоток кваса, то ли князя спросил, то ли себе вслух задал вопрос Кислинский. — Обычно из Москвы в Литву бегут.
— Трудно сказать… — задумался рыльский властитель. — Возможно, времена меняются… Возможно, Московская Русь крепнет, а Литва хиреет… Люди же, кто бы они ни были, всегда тянутся к сильному… Вот и разумей… Не зря же поговорку сложили: «Рыба ищет место, где глубже, а человек — где лучше».
— Значит, Москва укрепляется?.. — обмолвился Януш, не поднимая глаз на князя..
И в этой обмолвке, при желании, можно было услышать и вопрос, и утверждение. Василию Ивановичу пришлось по вкусу утверждение.
— Считаю, что так, — не заставил он себя ждать с ответом. — Причем споро и мощно. Зря что ли венгерский посол от короля Матвея Корвина к Иоанну отправился, а тот в ответ свое посольство во главе с дьяком Федором Курициным отправил?.. Не зря. Все одно к одному.
— И откуда у тебя, светлый князь, такие вести? — искренне удивился Януш Кислинский. — Подробности таковы, словно везде глаза да уши имеются…
— Земля не только влагой, но и слухом тучнеет… — уклонился Василий Иванович от подробностей. — Однако нам пора расстаться, — тут же спохватился он, посчитав, что излишне заболтался и разоткровенничался со слугой. — Ты ступай, а я еще посижу, сказанное тобой обмыслю.
Встав из-за стола и отвесив поклон, Кислинский покинул княжеские хоромы. Понимал: каждый сверчок, знай свой шесток. При государе быть — не баклуши бить. Тут спросят — отвечай, не спросят — не докучай. А то можно из милости в опалу угодить. А опала — не сласть, при ней и голова с плеч может упасть…
Следующий день в Рыльске начался с того, что не успели в церквах заутреню отзвонить, как из Новгорода Северского прискакал гонец от княгини Аграфены Андреевны, а из Киева — посыльный от воеводы Ивана Хоткевича.
Мать-княгиня звала к себе на «семейный совет». «Знаю я эти «семейные советы», — мысленно отреагировал на послание родительницы Василий Иванович. — Опять изводить станет Настасьей и ее детьми: почему, мол, до сей поры не изгнаны в тартарары… А то со сватовством да женитьбой докучать начнет… В прошлый раз все про Глинских твердила: и тем пригожи, и этим хороши, и дочь у них на выданье… Только не повезло — сбежал Михаил Глинский со всем семейством в Москву к Иоанну. Ныне из Москвы на Литву, по слухам, князь верейский, Василий Михайлович с супругой Марией Андреевной Палеолог и шестнадцатилетней сестрой Ксенией сбежал от великокняжеского гнева. А все потому, что великая княгиня Софья на свадьбу племянницы Марии Андреевны такое число драгоценностей из государевой казны подарила, что Иоанн Васильевич, узнавши, и ее опале предал, и всех ее родственников. Вот князь верейский и спасался бегством. Теперь матушка, видать, на Ксении выбор остановила, — хмыкнул рыльский властитель. — Только не учла, что великокняжеский гнев может вскоре исчезнуть, как летняя хмарь небес, и Верейские в Москву возвратятся. А мне, подданному Литвы, тогда как быть… Сосватанному, но не женатому… А если уже женатому?.. Впрочем, пусть старается, только я ей в этом деле не помощник. Выгорит — значит, выгорит: поженимся; не выгорит — знать, так тому и быть».
За два последних года отношения между княгиней Аграфеной Андреевной и Василием Ивановичем, несмотря на его сыновнюю любовь к ней, охладели. Причем настолько, что рыльский князь старался лишний раз в Новгороде Северском не появляться. Дела же поручил тамошнему наместнику боярину Борису Федоровичу Рогову. Впрочем, это не мешало Аграфене Андреевне вмешиваться как в его распоряжения, так и в распоряжение наместника.