— Это как понимать? — повысил голос князь, не забыв, однако, сделать знак рукой, чтобы его поверенный не вскакивал, а отвечал сидя.
— А так, что отказалась она возвращаться сюда. Заявила, что я, холоп, ей, княгине, не указ. Что приедет, когда пожелает, — скороговоркой выпалил Януш.
— Да ты хоть сказал ей, что князь Иван Дмитриевич, муж ее, из плена вернулся? — горячась, схватил за плечо Кислинского Василий Иванович.
— Сказал.
— И что она? — спохватившись, отпустил Шемячич плечо слуги.
— Ответила, что рада, что сама не раз о том хлопотала перед королем…
— И только? — стараясь скрыть нарастающее возмущение, задал очередной вопрос князь.
— Еще пообещала вернуться… как только уладит там с делами.
— С какими делами?
— Не ведаю, — смутился Януш. — Она не пояснила.
— Дела — это непристойное путанье ее с королевичем Александром? — сорвалось с языка князя.
— Не, — отверг вырвавшиеся у князя горькие слова Кислинский. — Дружбы с Александром уже нет… Александр сейчас увлечен дочерью польского магната Вышневецкого Вандой.
— Тогда что?
— Теперь у нее дружба с паном Ольшанским, — потупился Януш, понимая, что сыплет соль князю на рану. — Тот недавно овдовел… и покорен красотой княгини Аграфены Андреевны. Это он покупает ей наряды в Париже и Вене.
— Так он же был в опале у короля? — не скрыл удивления князь.
— Был, — не стал спорить Кислинский. — Но ныне в фаворе, — уточнил он и, подобно философу, продолжил: — Все течет, все изменяется…
— И что я скажу отцу? — схватился за голову Шемячич. — Срам-то, срам какой…
Тут уж руками развел Кислинский: мол, не знаю. Впрочем, он тут же поправил себя:
— Скажи, что княгиня гостит и скоро будет.
— Скоро — это когда?..
— Да как поиссякнут золотые монеты у пана Ольшанского, так и вернется, — отводя долу глаза, в которых ненароком могли скользнуть «веселые бесенята», отозвался Януш Кислинский.
— Ладно, — вздохнул князь, — батюшке поздно или рано, но что-то придется говорить… А ты, плут, — обратился он к поверенному, — дойди до какой-нибудь травницы. Пусть займется раной, чтобы антонов огонь не приключился. Ты мне еще нужен…
— Так на мне, как на собаке, — заикнулся было Кислинский.
— Вот-вот, так и околеешь псом, если к травнице не обратишься, — оборвал его князь.
И удалился, сутулясь.
Объяснение с родителем, как ни старался оттянуть сей скорбный момент рыльский князь Василий Иванович, состоялось. И произошло оно в конце все того же июля месяца.
Был ясный день. На небе ни тучки. Ветер, пошалив немного утром, наполнив хоромы терема медовым запахом сенокоса, убрался в луга и степи за Сейм, волновать ковыли. Те, словно девы на выданье, в полную силу распустили свои серебристые волосы. Солнце золотым котенком недвижимо улеглось на лазоревом полотнище небесного свода. Зато его лучи сонливостью не страдали. Дробясь в цветных слюдяных чешуйках стрельчатого окошка, они веселыми бабочками порхали по полу и стенам княжеских хором.
Разговор завел сам старый князь. Призвав к себе в одрину Василия Ивановича, он без обиняков заявил:
— Поговорим, сын.
— О чем, отче? — смутился Василий.
— Обо всем.
Молодой князь на это лишь молча пожал плечами, а старый продолжил:
— Знаю, что томит твою душу. Это, — хмыкнул он, — скажем так: отсутствие моей супруги и твоей матери…
Василий, потупившись, лишь кивнул главой.
— А ты, сын, не томись. Я еще во вражьем плену знал, что Аграфена Андреевна пустилась во все тяжкие… Хан Менгли-Гирей и его присные о том позаботились, издеваясь над пленным рабом. Им мало было моих физических да душевных мучений, решили добавить и нравственных.
Василий, слыша слова отца, наполненные болью и горечью, вздохнул. Но тот, словно не замечая переживаний сына, все тем же тихим и сухим до колесного скрипа голосом продолжил:
— Находясь в плену, теряя силы, готовясь к встрече со Всевышним, я простил супруге ее согрешения, ибо сам грешен куда более. И тебе говорю: прости ее и ты. Она — тебе мать. Захочет вернуться из Кракова, пусть возвращается. Захочет оставаться там — ее воля…
— А как же ты? — вырвалось у Василия.
Все что угодно ожидал он от родителя: угроз, проклятий — только не того, что услышал.
— Я, сын, уйду в монастырь. Буду молиться Господу нашему, замаливая грехи. Попрошу заступничества и за тебя, князя рыльского и северского, и за твое семейство.