ГОБНАТЬ: Батюшки, Шила! Я и сама прекрасно помню эти слова. Я как раз вошла в дверь, когда это услыхала, и всей душой удивилась, в ком это она уж так души не чает. Как думаешь, а Пегь далеко?
ШИЛА: Уже недалеко, порядком времени утекло, как они ушли. Пегь велела мне следить за очагом, чтобы он хорошо горел, пока вы с Норой Белой не явитесь. И еще велела сказать вам, что она не станет мешкать и постарается задерживаться как можно меньше.
ГОБНАТЬ: Ага, а вот и Нора. А я раньше тебя, Нора!
НОРА: Да ну, мне и дела нет, Гобнать, раз сказка еще не началась. Ой, а где Пегь?
ГОБНАТЬ: Боюсь я, не выйдет у нас сегодня никакой сказки. Придется мне самой вам сказку рассказывать.
НОРА: Не твое это ремесло. Шила, а где Пегь?
ПЕГЬ: Вот она, Нора, вот она, деточка.
(Входят Пегь и Кать.)
НОРА (Гобнати): Ну вот. Сиди уж, рассказчица. Как там маленький Эманн, Кать?
ГОБНАТЬ: Да она его за это время, должно быть, уже съела.
КАТЬ: Охо-хо, от этой-то вряд ли кто увернется, такая у нас на язык скорая!
ГОБНАТЬ: И правда, Кать. Совсем не думаю, что говорю-то. Само собой, немудрено, что ты в нем души не чаешь – ты ж ему родная мать.
(Все прыскают со смеху.)
КАТЬ: Ради душ усопших, Пегь, расскажи нам сказку дальше, может, это их уймет.
ГОБНАТЬ: Расскажи, Пегь, – и пусть мне отрежут ухо, если хоть кто-то из нас издаст хоть писк или визг.
ПЕГЬ: А где Шила? Я-то думала, она уже здесь.
КАТЬ: А вот она, за моей спиной. Головою под шаль спряталась, как маленький цыпленок под курицу.
ПЕГЬ: Эй, Шила, малютка, что с тобой такое?
ШИЛА: Ой, совсем-совсем ничего, Пегь, только мне очень-преочень надо спрятать голову получше, а то страшно, что Рогатый еще раз заревет или что я его увижу.
ПЕГЬ: Не бойся.
Как только Шенна пришел в себя, он осмотрелся вокруг и понял, что рогач исчез.
ШИЛА: Чтоб он ушел да больше не возвращался, прохвост!
ПЕГЬ: Думаю, Шенна больше всего хотел сказать себе ровно то же, когда очнулся и обнаружил, что остался один. Он весь покрылся холодным смертным потом, а в глазах его застыл ужас, но что бы там ни хотел сказать, Шенна первым делом сунул руку в карман, проверить, на месте ли кошель, – и тот, честное слово, был там. Он был там же, в том самом кармане, куда Шенна его положил, такой дивно тугой и замечательно тяжелый. Шенна сунул руку в другой карман и нашел там двести фунтов, что были ему дадены в обмен на те два шиллинга.
«А ведь дай я ему разойтись тогда, – заметил Шенна про себя, – было бы у меня три сотни; впрочем, никакой нет разницы – сказал же он, что кошель останется таким же тугим, сколько из него ни возьми».
Шенна снова убрал деньги в карман, а кошель осторожно и бережно пристроил во внутренний кармашек жилета. Затем сапожник встал, отряхнулся, и, уверяю вас, все воспоминания об ужасе, им пережитом, скоро его покинули.
– Ну вот, – сказал Шенна. – Теперь нужно купить лошадь, чтобы не маяться, шагая пешком на мессу каждое воскресенье и по праздникам. И нужно купить корову, чтобы не зависеть от мелких яблочек, если захочется утолить жажду. И, ясное дело, нужно жениться, потому что как же я сумею сам доить корову. Но чем бы ни занялся я, прежде всего должен без промедления поесть. Такого голода не знавал я уже год!
Шенна посмотрел на мешок муки и на стул, и, честное слово, когда прошел мимо, пронял его вроде как страх. Он внимательно оглядел землю вокруг стула и ясно увидел след от большого пальца. Ему почудилось, будто от следа того все еще пахнет паленым. Шенна опасливо потрогал стул, и, едва только тронул, тот легко поддался. Это добавило Шенне храбрости, и он сел на стул. Немного покачался туда и сюда, и стул прекрасно качался вместе с ним. Разум Шенны успокоился. Сапожник сунул руку в мешок и принялся жевать горсточку муки, как обычно. Как только ему захотелось пить, Шенна вышел из дома, сорвал несколько яблок и съел их.
Рано утром назавтра он отправился на ярмарку, чтобы купить себе коня и молочную корову.
Совсем скоро ему повстречались соседи.
– Эй, Шенна, – сказал один, – а что это у тебя стряслось вчера вечером? Мы уж все так и подумали, будто в твой дом ударила молния и ты дотла сгорел живьем. В жизни не слыхал я подобного грома.
– Неправда твоя, – возразил другой. – И не гром это вовсе был, а рев, навроде бычьего.
– Рот закрой, – сказал третий. – Где найдешь такого быка, чтобы смог так реветь?!
– Я вот, – заявил четвертый, – как раз сидел на вершине Вьюнковой скалы, и открывался мне оттуда вид на дом. Как заслышал я весь этот шум, так посмотрел туда и увидел вроде как орла и стаю воронов, черных, как смоль, что поднимались высоко в небо. Очень удивился, что они сумели наделать столько шуму.