Тогда Шеннеч послал полную силу своего мозга. Не в ярости, потому что Шеннеч не чувствовал, не из жестокости, потому что он был не более жесток, чем его кузены-горы, а просто по необходимости.
Тревер почувствовал эту холодную силу, которая прокатилась по нему, как лавина. Он старался достойнее встретить ее, но она сломала его защиту, разломала, превратила в ничто и вошла в обессиленную цитадель его мозга.
В этой пошатнувшейся темной крепости все, что было собственностью Тревера, корчилось и цеплялось за оружие ярости, за смутное воспоминание о том, как в узком каньоне это оружие помогло ему отогнать врага и вырваться на свободу. А затем какой-то животный инстинкт, находящийся глубоко под уровнем сознательной мысли, посоветовал ему не спешить, схоронить свое малое вооружение и ждать, пока то немногое, чем он располагает, пройдет нетронутым и, быть может, незамеченным для захватчиков.
Тревер вяло опустил руки, и мозг его расслабился.
Холодная черная волна силы остановилась, а затем откатилась назад. Шеннеч сказал:
– Твой мозг крепче, чем у этих выведенных в долине Кортов. Они вполне кондиционны, а ты – ты помнишь, что однажды противостоял мне. Тогда контакт был несовершенным. Теперь – другое дело. Не забывай этого, Тревер.
Тревер глубоко вздохнул и прошептал:
– Чего ты от меня хочешь?
– Пойди и посмотри корабль. Твой мозг сказал мне, что ты разбираешься в таких вещах. Посмотри, сможет ли корабль взлететь снова.
Этот приказ полностью поверг Тревера в изумление:
– Корабль! Но зачем?
Шеннеч не привык, чтобы спрашивали о его желаниях, но терпеливо ответил:
– Я еще проживу некоторое время. Несколько ваших коротких поколений. Хватит с меня этой долины и катакомб. Я хочу оставить их.
Тревер понимал это. Поскольку в том кошмарном сне он заглянул в мозг Шеннеча, он понимал, На мгновение он почувствовал острую жалость к этому пойманному в ловушку существу, одинокому, единственному во всей вселенной. А затем удивился:
– А что ты будешь делать, если уедешь отсюда? Что тебе делать в другом поселении людей?
– Кто знает? У меня осталось только одно любопытство.
– Ты возьмешь с собой Коринов и соколов.
– Некоторых. Это, мои глаза и уши, мои руки и ноги. Тебе это не нравится, Тревер?
– Какое это имеет значение? – горько ответил Тревер. – Пойду, взгляну на корабль.
– Пойдем, – сказал Гелт, забирая охапку факелов,я покажу тебе дорогу.
Они вышли через высокую дверь на улицы между огромными кварталами пустых домов. Эти улицы и дома Тревер видел во сне. Он обратил внимание, что Гелт повел его в другой конец города, в ту часть долины, где он ни разу не был. А затем его мозг повернулся к тому, чего не мог выбить из его сознания даже шок пробуждения.
Джин.
Его вдруг охватила паника. Сколько времени прошло с тех пор, как в катакомбах на него упала тьма! Много или мало – за это время могло многое случиться. Ему представилась мертвая Джин, разорванная соколами, как и Хьюго, и он шагнул к Гелту, владельцу этих двоих, но Шеннеч резко заговорил с ним тем же молчаливым способом, к которому Тревер уже начал привыкать.
– Женщина в безопасности. Смотри сам.
Мозг Тревера был крепко взят и направлен в русло, совершенно новое для него. И Тревер почувствовал странный легкий толчок в контакте и вдруг взглянул из какой-то точки в небе вниз, в загон с многочисленными крошечными фигурками. Своими глазами он увидел бы их такими, какие они есть, но те глаза, какими он пользовался сейчас, хоть и были зоркими, как у орла, но не различали цвета, а видели только черное и белое и их оттенки. В одной из фигур он узнал Джин. Он хотел подойти поближе, как можно ближе, и точка, откуда он смотрел, начала снижаться кругами.
Джин смотрела вверх. Тревер увидел прошедшую по ней тень широких крыльев и понял, что видит глазами сокола. Он потянул сокола вверх, чтобы не пугать, но сначала разглядел лицо. Каменное, застывшее выражение исчезло и сменилось видом раненной тигрицы.
– Я хочу иметь ее, – сказал он Шеннечу.
– Она принадлежит Гелту. Я в это не вмешиваюсь.
Гелт пожал плечами.
– Бери, пожалуйста. Но держи ее на цели. Она теперь слишком опасна и годится только на корм соколам.
Корабль находился недалеко от города. Он лежал на боку рядом с низким отрогом каменного барьера. Он упал тяжело, и некоторые из основных плоскостей прогнулись, но снаружи повреждения не казались непоправимыми, если есть знания и инструменты для выполнения работ.
Триста лет назад его можно было заставить летать снова, но те, у кого были знания и желание, умерли, ну а каторжники хотели остаться здесь.
Прочный металл внешней оболочки неплохо продержался три столетия в меркурианском климате. Он проржавел, и там, где были в нем пробоины, внутреннюю оболочку проела ржавчина, но все же корпус сохранил сходство с кораблем.
– Будет он летать? – нетерпеливо спросил Шеннеч.
– Пока не знаю, – ответил Тревер.
Гелт сжег один факел, зажег другой и протянул его Треверу: – Я останусь тут.
Тревер засмеялся: – Как же ты полетишь над горами?
– Там видно будет, – пробормотал Гелт. – Возьми и остальные факелы. Там темно.
Тревер влез внутрь через зияющий люк и с большой осторожностью ступил на наклонную, рыжую от ржавчины палубу. Внутри корабль был сильно разрушен.
Все, что могло пригодиться колонистам на новом месте, было сорвано, остались только голые каюты с облупившейся эмалью на стенах и раскиданным мусором. В отдалении перед воздушным шлюзом Тревер нашел множество скафандров. Материал сгнил, но некоторые шлемы были еще исправны и уцелело несколько кислородных баллонов.
Шеннеч в нетерпении понукал Тревера:
– Займись главным, Тревер.
Рубка была не тронута, хотя многослойный глассит в больших экранах носил паутинообразные трещины.
Тревер осмотрел управление. Он был строго планетарным космолетчиком и привык летать на своей маленькой машине на расстояние плевка от расследуемого мира, а здесь было несколько приборов, которые он не знал, хотя представлял управление довольно хорошо.
– Лететь недалеко, Тревер. Только через горы. Я знаю из твоего мозга и из мозга тех, кто умер уже после посадки, что за горами лежит мертвая каменная равнина, более сотни миль по вашему счету, потом гребень, а за ним плодородная долина раз в двадцать больше Корина, и там живут земляне.
– Только часть ее плодородна, и там рудники, уже здорово выработанные землянами. Но некоторые корабли еще приземляются и там кое-кто из землян остался.
– Это лучше. Начинать на малом месте…
– Что начинать?
– Наперед и не скажешь. Ты не понимаешь, Тревер. Сотни лет я точно знал, что буду делать. В познании есть что-то от нового рождения.
Тревер вздрогнул и пошел обратно изучать приборы.
Электропроводка, защищенная слоями непроницаемой пластиковой изоляции и трубами, казалось, была в отличном состоянии. Помещение для генератора внизу было разбито, но не окончательно. Имелись запасные батареи. Поржавевшие, конечно, но если с ними поработать, они некоторое время продержатся.
– Полетит он?
– Я же сказал, что пока не знаю. Тут куча работы.
– Для этого есть рабы.
– Да, но без горючего все бесполезно.
– Посмотри, есть ли оно.
Очертания того, что было спрятано в недоступном месте мозга Тревера, стали теперь проясняться. Он не хотел вытаскивать их на свет, где Шеннеч их тоже увидит, и поэтому думал о генераторах, батареях и о монтаже.
Он полз в темных потрохах мертвого корабля, пробираясь к хвостовой части. Факел бросал красный дымный свет на то, что лежало в опустевших офицерских каютах и разграбленных трюмах. У одного большого отсека была дверь с тяжелыми засовами и болтами, выгнувшаяся при крушении, как оловянная. “Вот откуда они вырвались, – подумал Тревер, – как волки из западни”.