— Она ей больше не понадобится.
— Замолчи! Она может услышать, — резко оборвал его Стивен.
Одноглазый мрачно усмехнулся:
— Она или мертва, или вот-вот кончится. А теперь позвольте взять ребенка, я ухожу.
В отчаянии, превозмогая предсмертное томление, умирающая пыталась приподнять голову, но силы ее были на исходе…
В роковые, отделявшие ее от смерти доли секунды в голове Эстер вспыхивали и путались последние мысли: о клейме, выжженном на теле ребенка, о письме, спрятанном в Библии… «Когда-нибудь, — подумала она, погружаясь наконец в прощальное забытье, — когда-нибудь мой ребенок займет свое законное место. Я верю. Господи, верю: Моргана не умрет, и задуманное этой ночью не сбудется…»
ЧАСТЬ 1. ВОР-КАРМАННИК
Мы знаем, кто мы, но не знаем,
Кем мы можем стать.
Глава 1
Лондон, Англия. Лето 1815 года
Улицы Ньютон и Дайот, что в приходе Сен-Джайлс, были хорошо известны как место, где собираются почти все лондонские воры, и стоит ли удивляться, что три жильца, ютившиеся неподалеку в убогих комнатах ветхого домишки, промышляли воровством Хотя, если судить по меркам обитателей прихода Сен-Джайлс, семейство Фаулер считалось обеспеченным — у них была крыша над головой, и в отличие от большинства незадачливых жильцов этой части Лондона они редко испытывали чувство голода Это вовсе не означало, что жизнь Фаулеров была безоблачной. Они точно так же терпели бедность и испытывала страх, как и их сотоварищи, хотя находились завистники, клявшиеся, что двадцатипятилетнему Джако Фаулеру, старшему из троих, улыбается госпожа удача. Разве не он исхитрялся каждый раз обвести стражу вокруг пальца? И когда наконец его все же разок сцапали, разве не ему посчастливилось унести ноги в тот самый момент, когда открывались ворота Ньюгейтской тюрьмы. Что ни говори, а Джако был чудной парень! И красивый тоже. Во всяком случае, «дамам» прихода нравился этот шатен с вьющимися волосами и острыми голубыми глазами.
Нельзя сказать, что Бен, который был на три года моложе Джако, отличался меньшей привлекательностью и ловкостью в своих делишках. Просто Джако был признанным лидером тройки и затмевал уравновешенного Бена каким-то грубоватым шармом. Если говорить о Пипе, младшем из Фаулеров, то, невзирая на острый язык этого отъявленного плута и столь же острый его клинок, полагали, что он в свои девятнадцать ничем еще не успел проявить себя…
— Черт побери, Джако! Мы не взломщики Нам и так неплохо. Вот хотя бы вчера — разве Пип не стащил у франта редкую вещицу? Почему, черт побери, тебе так хочется рисковать нашими головами? — сердился Бен.
— Маме бы это не понравилось, Джако, — сказал Пип. — Ты же знаешь.
— Разрази меня гром! — нетерпеливо воскликнул Джако. — Вы думаете, меня это радует? Черта с два!
Пип и Бен переглянулись. В их глазах отражался мерцающий свет единственной свечи, стоявшей посреди стола, за которым сидело все семейство. Бен тихо задал вопрос, волновавший их больше всего:
— Ведь все дело в этом скупщике краденого, да? Он во всем виноват, разве не так?
Джако отвернулся, его лицо застыло.
— Да, он, — с горечью подтвердил наконец старший из Фаулеров. — Он дал понять, что нам придется подыскать другое место для хранения краденого… и другого главаря, если мы не станем приносить ему хороших вещей.
Бен сказал:
— Может быть, сейчас самое время уносить ноги из прихода. Я часто воображал себя неуловимым разбойником, которого вы прикрываете с пистолетами в руках. А что, если я и впрямь стану разбойником? А чтобы было кому наводить нас на богачей, Пип мог бы наняться конюхом на постоялый двор.
Джако медленно покачал головой, а Пип громко, негодующе произнес:
— Послушать только вас! И шести недель не прошло, как мамы не стало, а мы уже позабыли, чему она нас учила.
Если б только она слышала, о чем мы тут толкуем, она бы тут же надрала нам уши.
И Джако, и Бен выглядели немного смущенными. Джако, сменив тон, заговорил, четко выговаривая каждое слово, словно подражая маленькому лорду:
— Простите меня! Однако именно сейчас труднее всего играть двойную роль, которой мать с таким трудом обучала нас. И теперь, когда ее больше нет…
Последовала напряженная пауза. Джако продолжал с трудом:
— Сейчас, когда ее не стало и спросить совета не у кого, проще всего раз и навсегда забыть светские манеры, о которых она так заботилась. Бен угрюмо добавил:
— И какой от них толк? Помогут ли нам хорошие манеры и вежливая речь выбраться из Сен-Джайлса? Изменят наше положение? Разве от того, что мы научились читать и писать, нам легче? Что с того, что мы умеем управляться с вилкой и ножом и подобающим образом держать себя в обществе? — Бен громко рассмеялся. — Если бы кто-нибудь услышал нас сейчас, в лучшем случае нас бы подняли на смех. Иногда я сожалею, что мать не смогла забыть своего прошлого и не позволила нам вырасти такими, как все прочие в нашем приходе!
Джейн Фаулер не скрывала от детей, что была незаконной дочерью добропорядочного эсквайра и воспитывалась в его доме. Она росла, пользуясь всеми благами респектабельной и живущей в достатке семьи. Как и почему она закончила свои дни проституткой в одном из пользующихся самой дурной славой районов Лондона — Джейн эту тему при детях никогда не затрагивала.
Несмотря на нищету, Джейн постоянно напоминала детям о своем происхождении, терпеливо обучая их чтению и письму, хотя плодами образования они пользовались только дома. Вне стен своего жилища Фаулеры держали себя точно так же, как и все в Сен-Джайлсе.
Младший из Фаулеров, посмотрев на безрадостные лица Джако и Бена, задумчиво подытожил:
— Какой смысл жаловаться, если ничего не изменишь. Мать действительно хотела любой ценой сделать своих детей не такими, как все, а теперь… Что ж, я думаю, теперь наше будущее зависит от нас самих.
— Замечательные слова, — с ухмылкой воскликнул Бен. — Это будущее, будь оно проклято, готовит нам петлю!
— А что, если нам уехать из Сен-Джайлса? — предложил Пип и, пристально глядя на Джако, добавил:
— Ты же мечтал обзавестись фермой. Что мешает осуществить твой замысел? Почему бы нам не стать фермерами, как ты того желал, вместо того чтобы грабить дома и прохожих?
С выражением муки на лице Джако закрыл глаза.
— Потому что главарь шайки не допустит этого, — произнес он безнадежным тоном.
Его слова были встречены молчанием.
— — Не допустит? — глухим голосом переспросил Пип. — Что ты хочешь этим сказать?
Устало проведя рукой по лицу, Джако подавленно продолжал:
— Я думал, что мы сможем покинуть это место через неделю после того, как мать…
Горло Джако перехватило судорогой, и, пока он приходил в себя, Пип и Бен чувствовали, как слезы жгут им глаза. Наконец Джако взял себя в руки:
— Я еще окончательно не решил, как нам уйти отсюда и куда направиться после того, как я нечаянно убил того джентльмена. Главарь стоял рядом, когда это произошло, и его не схватили по чистой случайности. Разговаривая с ним за день до этого, я сказал, что мы собираемся покинуть, шайку и Сен-Джайлс и начать честную жизнь. Сначала он рассмеялся, но, увидев, что я не шучу, страшно разозлился и объявил, что его шайку никто еще живым не покидал. Он еще много чего наговорил мне. Мы, мол, должны быть ему преданы и говорить «спасибо» за то, что матери в последние годы не пришлось идти на панель. Благодарить его за каждый кусок хлеба и крышу над головой. Я подумал было, что он завелся, а поостыв, перестанет злиться и держать нас у себя против нашей воли… Бен горько рассмеялся:
— И ты мог такое подумать? Мы же лучшие воры его шайки! Разве втроем мы не приносим ему больше, чем все остальные, вместе взятые? О Боже! Ему вообще нельзя было говорить о том, что мы задумали. Просто надо было скорее уносить ноги.
Джако подавленно согласился:
— Теперь-то я это понимаю, но тогда мне и в голову не могло прийти такое! У них с матерью были какие-то свои Дела, и мне всегда казалось, что главарь не хочет впутывать в них ее детей. Но я ошибался. Когда я встретил главаря через несколько дней после убийства, он велел мне выбросить из головы всякую мысль о том, чтобы уехать из Сен-Джайлса. А если я поступлю по-своему, он сообщит обо мне в полицию и наведет ее на меня. Кроме того, он поклялся, что, если я ослушаюсь и осмелюсь бежать, он найдет меня, где бы я ни был.